Старшая распорядительница Гальтского Дома Вилсинов прокладывала себе путь в толпе, опираясь на трость, хотя ее шаг был и без того верен. Ей нравилось слушать, как сталкиваются и несутся друг другу вслед, словно дети, играющие в салки, разные грамматики и лексиконы. Она знала, что и как говорить — в этом была ее сила. Именно этот талант возвысил ее из бедных переписчиц до той, кем она стала, и теперь Амат, одевшись в цвета уважаемой, хотя и чужой страны, пробиралась сквозь массу тел и тюков хлопка на встречу с начальством. Правда, попасть в любимые бани Марчата Вилсина можно было более тихой дорогой, но она, выходя из дома, неизменно шла через набережную. В конце концов побережье — символ и гордость ее города.
Она задержалась на площади у перекрестка, откуда начиналась Нантань — широкая, мощеная улица, отмечавшая западную границу складского квартала. Древняя бронзовая статуя Сиана Сё — последнего великого императора — стояла там, устремив взгляд за море, словно в память о погибшей Империи, которая за восемь поколений сравнялась с землей и поросла быльем, за исключением городов Хайема, куда не добрались война и разруха.
У подножия памятника сновали на солнцепеке голые по пояс молодые рабочие, толкая телеги, груженые белыми промасленными мешками. Одни смеялись, другие покрикивали на остальных, третьи трудились с убийственной серьезностью. Кто-то из них решил подработать, иных прислала гильдия или отдельные торговцы по договору, но все они были прекрасны, даже самые толстые и неуклюжие. Их красила юность.
Перекаты мышц под кожей завораживали больше, чем самые тонкие и дорогие одежды хайема — быть может, потому, что никто ими не любовался нарочно. Интересно, догадывались ли они, что старуха-чиновница украдкой на них смотрит, делая вид, что отдыхает по дороге на совещание? Почти наверняка. Милые тщеславцы. Амат вздохнула, подняла трость и зашагала дальше.
Когда она добралась, куда шла, солнце встало еще на пол-ладони. Бани располагались на суше, тяготея к берегам Киита и акведукам. Марчат Вилсин предпочитал те, что поменьше. Амат бывала там довольно часто, так что стража знала ее в лицо и при встрече склонялась в неловких приветственных позах. Амат часто думала, что Вилсин-тя намеренно ходит сюда затем, чтобы забыть собственные языковые трудности. Она быстро изобразила приветствие и прошла внутрь.
Работать на иностранцев всегда было непросто. Перевод документов и соглашений составлял лишь малую долю этого труда. Гальты слыли народом умелым, воинственным и удачливым в сражениях. Их владения были столь же обширны и плодородны, как владения Империи времен расцвета. Гальты внушали соседям уважение и страх. Нередко они навязывали соглашения силой: грозили вторжением или запретом на ввоз товаров, если переговоры шли не так, как им хотелось бы. Лишь в городах Хайема гальты отступали от своих привычек. Послать боевой корабль в Бакту или войска в Эдденси они могли, но когда дело касалось дипломатии, терялись. Несмотря на всю свою мощь, перед андатами гальты были вынуждены отступить. Марчат Вилсин достаточно прожил в Сарайкете и свыкся с этой оплеухой гальтскому высокомерию. Раз так, можно было потерпеть его маленькие прихоти — например, привычку вести дела в банях.