Анна прыснула, Харри также усмехнулся. Когда сигарета была выкурена, они снова любили друг друга с таким неистовством, что испанский матрас и рама кровати под ними ходили ходуном, издавая треск и жалобный скрип. Харри даже на мгновение показалось, что они и впрямь на борту корабля, за штурвалом которого никого нет: как ни странно, его это совсем не тревожило.
Он подумал, что уже и не помнит, когда в последний раз ему случалось засыпать на кровати бабки Анны, а уж трезвым-то и подавно.
Харри повернулся на бок на узкой кровати с металлической сеткой. Дисплей радиобудильника на ночном столике показывал 3.21. Он выругался вслух. Закрыв глаза, он дождался, пока мысли снова вернутся к Анне и тому лету на белых простынях в бабкиной постели. Да, он постоянно бывал пьян, однако те ночи, что запомнились ему, были прекрасны и сплошь окрашены в розовые тона, как эротические открытки. Даже фразу, подводящую черту под этим летом, — хотя по сути это было избитое клише — он произнес вполне искренне и с подлинной теплотой: «Ты заслуживаешь кого-то лучшего, чем я».
К тому времени он пил уже так сильно, что видел этому лишь один исход. И в один из редких моментов просветления решил, что ни за что не потащит ее за собой. Она проклинала его на своем непонятном языке и даже поклялась, что в один прекрасный день сделает с ним то же — отнимет у него самое дорогое, единственное, что он по-настоящему любит.
Все это было семь лет назад и продолжалось шесть недель. Позже он встречал ее всего дважды. Один раз в баре, куда она явилась вся в слезах и сразу же попросила его найти себе другое место, что он, собственно, и сделал. И второй — на выставке, куда Харри пришел с Сестренышем. Он обещал ей позвонить, но так и не сдержал слова.
Харри снова покосился на часы. 3.32. Он поцеловал ее. Сегодня вечером. Оказавшись в безопасности за входной дверью ее квартиры с толстым матовым стеклом, он обнял ее, пожелал спокойной ночи и поцеловал. По-дружески, один-единственный раз. Уж то, что один раз, — точно. 3.33. Черт, когда это только он успел стать таким деликатным? Мучает совесть из-за того, что поцеловал на ночь свою бывшую пассию? Пытаясь дышать глубоко и ровно, Харри попробовал сконцентрировать мысли на возможных маршрутах отхода с Бугстадвейен через Индустри-гате. Удалось. Нет. Снова удалось. И все же он по-прежнему ощущал ее аромат. Сладкую тяжесть ее тела. В ушах звучал чуть хрипловатый настойчивый голос.
Первые лучи солнца, перевалив через вершину Экебергского кряжа, проникли под наполовину приоткрытые жалюзи комнаты совещаний убойного отдела и упорно пытались вклиниться в узенькие щелочки между веками, слепя и без того болезненно прищуренные глаза Харри. В торце длинного стола, заложив руки за спину, широко расставив ноги и слегка раскачиваясь на каблуках, стоял Руне Иварссон. Позади него возвышался большой планшет с отрывными листами бумаги; на первом из них большими красными буквами было написано: «Добро пожаловать». С трудом подавив зевок при первых словах начальника отдела, Харри вяло подумал, что Иварссон, по-видимому, подсмотрел это на каком-то из бесчисленных семинаров либо на презентации, которые он исправно посещал.