– Вот почему ты... – Она замолчала. – Полагаю, что теперь, когда ты нашел ко мне подход, больше я не буду доводить тебя до сумасшествия.
– Это правда. Я могу взять тебя или покинуть тебя. Все это в моей власти. – Фредерик поставил пустую чашку и взъерошил ей волосы, забавляясь тем, как у нее перекосилось лицо. – Ну я шучу, конечно! Уже полдень. Лучше будет, если мы сделаем хоть часть работы сегодня. Пойдем-ка, потрудимся. У меня есть новая идея. – Они перешли в музыкальную комнату. – Что-нибудь в этом роде. – Он сыграл на рояле несколько тактов мелодии, отработанных в том темпе, который он уже предлагал. – И немножко рока. Да. Тут нужны синкопы, повторяющие удары сердца. Вот такая идея! Резче и порывистее, вместе с хором.
Кэтрин, стоя у него за спиной, удовлетворенно улыбалась, пока он играл.
– Тогда все, что после этого нам будет нужно, это лирическая часть.
– А больше никаких нет идей? – спросил Фредерик.
– Есть, конечно. – Кэтрин села рядом с ним. – Нам надо что-то придумать, чтобы голос подруги Лолиты стал похож на писк детской куклы. Ее песни должны быть фоном для Линды Хармен. Естественно, хор и здесь должен звучать. Но о чем собственно ты думаешь сейчас?
Фредерик резко повернул ее к себе, но она уклонилась от поцелуя.
– Кэт! – Он крепко обнял ее. – Я сильно сомневаюсь, что мы сможем работать, пока ты одета так, как сейчас. Я советую тебе надеть самое непривлекательное платье.
– Я отвлекаю тебя, Фредди?
– Нет, ты меня соблазняешь! Далеко ли мы продвинемся так в работе?
– Да я и сама уже не могу справиться с собой.
– Ну и я уже на грани!
– Тогда пойду поищу непривлекательное платье.
– Позже, – сказал он и стиснул ее в объятиях, когда она попыталась встать.
– Фред, ну в самом деле...
– Позже, – повторил он и нежно увлек ее на ковер.
Наконец солнце прочно обосновалось на небосводе Сандерленда. Холодные утра сменялись теплыми полуднями, за окнами жужжали пчелы. Ночи стали не такими сырыми. Нежный аромат жимолости носился в воздухе. Потом начали расцветать розы. Через несколько недель вся округа оказалась цветущей. А Кэтрин была любима!
В какой бы день жизни ее ни спросили, чего она хочет больше всего, она бы ответила: «Любить и быть любимой». Она жаждала любви, будучи ребенком. Она изголодалась по ней, когда подростком скиталась из города в город. Никогда у нее не было ни привязанностей, ни возможности завести постоянных друзей. И Кэтрин отдавала свою любовь публике. Она никогда не чувствовала себя отделенной от зрителей, стоя у рампы под прожекторами. И они это знали. Любовь, которая исходила от аудитории, заполняла потребность Кэтрин в этом чувстве. Но все это было не то. Не то! Теперь же у нее был он, ее Фредди!