— Прошу прощения?
— Повернитесь и распускайте волосы спиной ко мне.
Спиной к нему она не сможет защитить себя.
Она была не в состоянии защитить себя шесть месяцев назад затянутая в корсет, скрывающий её добродетель.
Виктория повернулась.
У дальней стены стоял голубой кожаный диван. Над ним синее море переходило в оранжевый закат.
Смутно Виктория признала в живописи школу импрессионистов, создателей многообразной игры рефлексов.[8]
Она осторожно вытащила шпильки, остро ощущая пристальный взгляд мужчины. Словно прикосновения.
К ягодицам. Затылку. Плечам. Опять к ягодицам.
На картине окутанный тенью человек склонился в маленькой лодке; он греб на фоне заходящего солнца и легких волн, изображённых на холсте.
Никто никогда не узнает его имя.
Возможно, у него не было имени. Возможно, он — плод воображения художника.
Человек, у которого нет жизни за пределами этой картины.
Необъяснимые эмоции захлестнули Викторию: унижение, волнение; гнев, страх.
Волосы свободной волной упали на спину, густая тяжелая масса скрыла наготу, подразнивая ложбинку между ягодицами.
Это не остановило надвигающуюся реальность.
— Теперь повернитесь ко мне лицом.
Крепко зажав в ладони шпильки, она медленно повернулась.
Тепло комнаты не отражалось в серебристых глазах, наблюдающих за ней.
Это, подумала она, тот момент, когда она потеряет последнее, что осталось от её девичества.
Это то, к чему её подводили последние шесть месяцев. То, к чему её привёл неистовый аукцион.
Будущее разверзлось перед ней.
Она не знала, что сулила эта минута, эта ночь.
Она не знала, кем проснётся на следующий день — Викторией-женщиной или Викторией-проституткой.
Страх, который она сдерживала во время аукциона, накрыл её мрачной волной настоящей паники.
Она лгала, когда твердила себе, что женщина, продавшая своё тело, сохраняет за собой самообладание, — Виктория не могла сдержать эмоций. Мужчина с глазами цвета расплавленного серебра мог.
И знал это.
— Я не знаю, как вас зовут, — вырвалось у нее. Волосы тяжелой массой окутывало тело.
— Разве, мадемуазель? — мягко и обольстительно спросил он.
Виктория открыла рот сказать, что у неё не было возможности узнать его имя: женщины, подобные ей, и такие мужчины, как он, вращаются в разных кругах общества.
— Вы находите меня желанной? — спросила она вместо этого.
Завтра она будет с ужасом вспоминать свой вопрос. Но не сейчас.
Ни один мужчина не говорил ей, что она — желанна.
Восемнадцать лет она носила незамысловатую прическу и одежду, избегая мужского внимания, чтобы не потерять своё место.
Но, в конце концов, потеряла.