– Хорошо, – ты сам напишешь книгу.
– Вы серьёзно?
– Да. Я хочу поведать людям об энергии ци – что она реальна и какова ее природа. Хочу, чтобы они знали, что цигун и нэйгун – это не фокусы-покусы, а наука.
«Ну и ну! – подумал я. – Пришла пора повеселиться».
Незадолго до смерти Ляо-шифу часто читал лекции двум своим ученикам о поведении, соответствующем даосским канонам, которых придерживался его клан. В один из вечеров произошел такой случай.
Джон Чан, тогда двадцатилетний, сидел у ног Учителя со своим соучеником Чань Тяньсунем. Ляо-шифу должен был покинуть Китай в течение месяца, после этого он прожил еще два месяца.
– Скажи, Джон, если бы мы трое страдали от смертельной болезни и вдруг в твоей руке появилась бы бутылка с лекарством, которое может ее вылечить, что бы ты сделал? – спросил Ляо-шифу. – Знай ты, что в бутылке хватит лекарства, чтобы вылечить только одного, а двое других должны умереть?
Джон не колебался ни минуты. Только одна забота уже давно терзала его сердце и разум. Он любил старика страстно, беззаветно и не мог сказать ему об этом. Учитель был для него больше, чем отец, он был частью древней китайской культуры. По конфуцианской этике, которая доминировала в китайском обществе с тех пор, как умер Конфуций, не следовало выражать нежные чувства, которые он испытывал к Учителю. Уважение и преданность почитались, но любовь оставалась уделом поэтов. Хотя Ляо-шифу был даосом, он все еще сдерживал себя; английский лорд мог бы гордиться таким самообладанием.
Джон был человеком нового времени, но при этом китайцем; на его мысли и чувства влияли многие культуры, в том числе информация, поступавшая с Запада. По сути, у него было много вариантов поведения в обществе. Ляо-шифу сказал, что скоро умрет, а потому уедет в Китай, чтобы в последний раз увидеть свой дом. Как мог он сказать старику, что любит его, что тот заменил ему отца? Просто прийти и сказать было невозможно. Но что, если этот миг дает ему единственный шанс выразить свои чувства?
– Я бы отдал бутылку с лекарством вам, Ляо-шифу, – сказал он с глубоким волнением.
«Боже мой, – подумал старый Учитель. – Как объяснить этому мальчику, что он должен подняться выше своих эмоций, приоритетов и неприязней и быть полезным Вселенной целиком? Как научить его, что истинная любовь приходит с небес, что человек может только приблизиться к этому чувству? Он должен ставить человечность выше своей любви или желания!» Внезапно Ляо-шифу понял, что должен делать, и ожесточил свое сердце.
Старик стремительно вскочил и ударил ученика; он сшиб Джона с ног с такой силой, что юноша отлетел в другой конец комнаты. По-видимому, Ляо-шифу был взбешен услышанными словами.