– Вы глубоко заблуждаетесь. Меня сразу поразила в нем одна важная деталь.
– Подождите! Не надо говорить! Я попробую сам догадаться! – по-мальчишески вскричал я. И еще раз внимательно просмотрел письмо. Наконец безнадежно покачал головой: – Нет, не знаю. Старуха явно чем-то напугана, но чего не бывает со стариками! Возможно, ее напугал какой-нибудь пустяк, а может, что-то достаточно серьезное. Однако не вижу здесь никакой зацепки, за которую следовало бы ухватиться. Разве что ваше чутье…
Пуаро взмахом руки прервал меня.
– Чутье! Не произносите при мне этого слова! Терпеть его не могу! «Чутье подсказывает!» Это вы хотите сказать? Jamais de la vie. Я рассуждаю. Включаю в работу свои серые клеточки. В письме есть одна важная деталь, которую вы совершенно упустили, Гастингс.
– Ладно, – устало согласился я. – Сдаюсь.
– Сдаетесь? Куда?
– Да это такое выражение. То есть я признаю себя побежденным и согласен, что полный дурак.
– Не дурак, Гастингс, а невнимательный человек.
– Так что же вы нашли в нем интересного? По-моему, в этой истории с собакой интереснее всего то, что в ней нет ничего интересного.
– Интерес представляет дата, – спокойно изрек Пуаро, не обращая внимания на мой сарказм.
– Дата?
Я взял письмо. В верхнем углу стояла дата: «17 апреля».
– М-да… – задумчиво промычал я. – Странно. Семнадцатое апреля.
– А сегодня двадцать восьмое июня. C’est curieux, n’est ce pas? Прошло два месяца.
– Возможно, обыкновенная случайность, – усомнился я. – Вместо «июня» она написала «апреля».
– Как бы там ни было, довольно странно, что письмо пришло с опозданием на десять дней. Да и ваши сомнения не имеют под собой никакой почвы. Достаточно посмотреть на цвет чернил. Разве видно, что письмо написано десять или одиннадцать дней назад? Несомненно, семнадцатое апреля – его настоящая дата. Но почему письмо не отправили вовремя?
Я пожал плечами. Ответ напрашивался сам собой.
– Скорее всего, старушка передумала.
– Тогда почему она не разорвала письмо? Почему хранила его два месяца и отправила только теперь?
Признаюсь, я совсем стушевался и не мог сказать ничего вразумительного. Только уныло покачал головой.
– Вот видите, факт неопровержимый. И весьма примечательный.
Он подошел к письменному столу и взялся за перо.
– Вы намерены ответить? – спросил я.
– Qui, mon ami.
В комнате воцарилась тишина, только поскрипывало перо в руке Пуаро. Было жаркое, душное утро. Сквозь окно проникал запах пыли и гари.
Когда письмо было написано, Пуаро, не выпуская его из рук, поднялся из-за стола и открыл ящик. Из ящика он извлек квадратную коробочку, а из коробочки – марку. Смочил крохотной губкой и хотел было приклеить ее на конверт, но вдруг выпрямился и, держа марку на весу, решительно замотал головой.