– Ни малейших.
Оно продолжалось все дальше и дальше, это убийственное для Элинор повествование. Как сестра Хопкинс сопровождала Мэри в сторожку, как появилась Элинор в возбужденном состоянии, как она пригласила их на сандвичи, как блюдо было предложено сначала Мэри. Как Элинор попросила помочь ей вымыть посуду, а потом предложила сестре Хопкинс подняться с ней наверх, чтобы разобрать вдвоем вещи тети…
Рассказ часто прерывался замечаниями и возражениями со стороны сэра Эдвина Балмера.
«Да, все это правда… и она сама этому верит, – думала Элинор. – Она убеждена, что это сделала я. И каждое ее слово – правда, вот что самое ужасное. Все это правда».
Элинор еще раз оглядела зал суда и увидела лицо Эркюля Пуаро, глядевшего на нее задумчиво и… почти ласково. Он много чего знает и видит то, чего другие не видят…
Кусочек картона с наклеенным на него обрывком этикетки был предъявлен свидетельнице.
– Вам известно, что это такое?
– Это обрывок этикетки.
– Не могли бы вы сказать присяжным, какой именно этикетки?
– Конечно… Это кусочек этикетки со стеклянной трубочки, в таких выпускают таблетки для подкожных инъекций. Таблетки морфина по полграна, вроде тех, которые у меня пропали.
– Вы в этом уверены?
– Конечно, уверена. Это с моей трубочки.
– Есть ли на ней какая-нибудь особая метка, которая позволила бы вам убедиться, что это этикетка с потерянной вами трубочки? – спросил судья.
– Нет, милорд, но она, должно быть, с той самой трубочки.
– То есть фактически вы можете лишь утверждать, что она с трубочки, похожей на вашу?
– Ну да, именно это я и имею в виду.
В заседании суда объявляется перерыв.