«Совершил вынужденную…» «Не вернулся…» «Сгорел…» «Расстрелян в воздухе…» На каждой странице фронтовых записей такие строки. А за строками я вижу живые улыбки, то гневные, то грустные глаза, слышу смех, отчаянные крики «Держись, друг! Иду на помощь!», слышу рокот моторов над спаленной степью и страшный треск разваливающихся в воздухе самолетов.
Какие-то дни нашей жизни мы называем особенно счастливыми. Я знаю: они, воины, были счастливыми. Они, ходившие ежедневно на грани бытия и смерти. Могут сказать — я описываю слишком много смертей. Но разве такое можно назвать просто смертью?
Вот Гастелло
летит с перекошенным ртом.
Он
при жизни
пошел на последний
таран!
Все при жизни!!
А смерть наступила
потом…
Горизонт покосившийся.
Кровь на песке.
И Матросов
на дзот навалился плечом,
Он
при жизни
подумал об этом
броске!
Все при жизни!!
И смерть
тут совсем ни при чем…
Я убежден, в бою может умереть трус. Обыватель. Себялюбец. Гибель во имя своей Родины, во имя счастья жизни — то же продолжение жизни. Той, во славу которой мы боремся и побеждаем.
Мотор запущен, опробован.
— Нормально, можно летать, — говорит инженер Макеев, стоя на плоскости «яка».
Смотрю в кабину и согласно киваю: стрелки стоят на своих местах. Отрываю взгляд от приборной доски, смотрю в лицо инженера полка. Он улыбается, тоже кивает, спокойно и ободряюще: все, дескать, в порядке, можете быть уверены.
Так он всегда провожает меня, мой инженер. Вроде и не положено быть ему на плоскости командирской машины — техник ведь есть, механик, но так уж у нас повелось: я говорю инженеру свою боевую задачу, он провожает меня в полет. У каждого из нас это вроде морального долга.
Хорошо, когда командир и инженер друзья. Не приятели, а именно боевые друзья. Хоть это и трудно, дружить совершенно разным, если можно сказать, по своему назначению, по своему участию в деле людям. Дело в том, что командиру полка всегда нужны самолеты. Исправные, боеготовые самолеты. А готовит их инженер, для которого это проблема. И такая, что решить ее удается не каждому. Потому что идет война, потому что самолеты возвращаются после боя избитыми, а то и не возвращаются вовсе. Так бывает нередко. Бывает и несколько дней подряд. Поэтому средняя продолжительность жизни машины не годы, как в мирное время, а месяцы, и это не что-то из ряда вон выходящее, это обычное, более того — это закон боевых потерь. А летать, несмотря ни на что, надо. Драться с фашистами надо. И чтобы машины могли летать, а летчики бить фашистов, нужен беззаветный труд коллектива: техников, механиков, мотористов. И прежде всего — организаторский талант инженера, его способность направить силы и ум коллектива, его способность заставить людей трудиться, если надо, — без отдыха, если надо, — под обстрелом врага, под бомбежкой. И что самое главное, не по приказу, а по совести, по чувству долга перед народом, Родиной.