Джулия любила высоких мужчин с сильными руками и гpустью в глазах. Хью познакомился с ней на пpиеме в одном из нью-йоpкских домов. Дня два спустя он снова столкнулся с ней у Фила; она спpосила, не желает ли он посмотpеть "Звезду пирушки", нашумевшую "авангаpдную" пьесу – у нее было два билета, для себя и для матеpи, но матеpи пpишлось уехать из Вашингтона по делу (связанному, как пpавильно догадался Хью, с pазводом): так не согласится ли он составить ей компанию? В искусстве "авангаpд" означает не многим больше подлаживания под какую-нибудь отчаянно смелую обывательскую моду, и потому, когда pазъехался занавес, Хью без удивления обнаpужил, что его собиpаются потчевать видом голого анахоpета, сидящего посpеди пустой сцены на тpеснувшем толчке. Джулия захихикала, пpедвкушая чудный вечер. Хью пришлось огромной стеснительной лапой накрыть ее детскую ладошку, ненароком павшую ему на колено. На взгляд сластолюбца она – с ее кукольным личиком, наклонным разрезом глаз и топазовыми слезками в мочках ушей, с легкими формами под оранжевой блузкой и черной юбкой, с нежно сочлененными конечностями и с экзотически гладкими волосами, ровно подрезанными на лбу, – была удивительно мила. Не менее милой представлялась и мысль, что мистер R., похвалявшийся интервьюеру наличием у него немалой телепатической силы, в настоящий момент пространствавремени должен испытывать в своем швейцарском прибежище ревнивые корчи.
Поговаривали, будто после первого представления пьесу запретят. Буйные молодые манифестанты, коих изрядное число собралось, чтобы на всякий случай попротестовать, ухитрились-таки сорвать тот самый спектакль, который они пришли защитить. Взрыв нескольких карнавальных петард наполнил зал горьковатым дымом, шустрое пламя побежало по змеистым лентам зеленой и красной туалетной бумаги, и публику пришлось эвакуировать. Джулия объявила, что умирает от разочарования и жажды. Прославленный бар при театре оказался безнадежно заполнен, и "в сиянии райской упрощенности нравов" (как в иной связи писал мистер R.) наш Персон повез девушку к себе на квартиру. Не стоило бы ему загадывать – после того, как слишком страстный поцелуй заставил его обронить в такси несколько нетерпеливых огненных капель, – оправдает ли он ожидания Джулии, которую R., если верить Филу, совратил еще тринадцатилетней, в самом начале бедственного брака ее матери.
Холостую квартирку, которую Хью снимал на шестьдесят пятой восточной улице, ему подыскала фирма. И так уж совпало, что именно в этих комнатах Джулия тому два года назад навещала одного из лучших ее молодых любовников. Ей хватило вкуса смолчать, но призрачный образ юноши, чья смерть на далекой войне так сильно ее поразила, то выходил из ванной, то рылся в холодильнике, – и вообще так странно замешивался в пустяковое дело, которым ей предстояло заняться, что она не позволила ни расстегнуть на себе молнию, ни уложить себя в постель. Разумеется, после приличного промежутка малышка пошла на попятную и вскоре уже помогала огромному Хью в его бестолковом любодействе. Однако едва прервалась привычная череда тычков и запышек, и Хью с неумело деланой бойкостью отправился за новой порцией выпивки, как образ бронзоватого и белозадого Джимми Мейджера вновь заместил костлявую реальность. Она обнаружила, что зеркало одежного шкапа, если смотреть из кровати, отражает ту же постановку для натюрморта – апельсины в деревянной чаше, – что и в короткую, словно жизнь цветочной гирлянды, пору Джима, ненасытного пожирателя этого лакомства долгожителей. Оглядевшись, она обнаружила источник видения в складках своей яркой одежды, брошенной на спинку стула, и почти пожалела об этом.