Вообще-то Антонина - персонаж, и стоило бы сочинить что-нибудь про ее худобу, про гусиную ее кожу, про ее, как и Леонидову, забитость и одинокость, меж тем как прочая уличная поросль, поиграв сперва в штандр или пристенок, обязательно располагалась посидеть на канаве или позагорать на задворках и начинала готовиться к будущему любострастию с невероятным нетерпением, обмениваясь сведениями и фантастическими, и практически полезными.
Однако не будем забегать вперед.
Я - Леонид, и я их ненавижу. И про что они трепются, ненавижу. У меня уже есть дубинка дубовая, и все, как покажу, не верят, что сам сделал, потому что у них инструмента нету, а у меня свой, и я его сам точу. И финяга есть с рукояточкой разноцветной, и нож - с роговой. Тоже сам. Никто не верит. А куда, врот, денутся? Поверят! Как я вышил, не показываю, не хочу. А еще нарисовал третьяковскую картину красками, которые у деда в сарае засохли, а я их в порошки стер. Целую неделю тер, когда огород поливали, а потом керосинцу туда, конопляного маслица тоже и с одной картинки срисовал на картонину парусный к о р а б е л ь. И море пустое кругом. Уж этого я им ни в жисть не покажу. Хоть они верят иногда, но по-архирейски как-то; врешь, падла, не ты рисовал. Врешь, гад, не ты вышил. Врешь, Лёка, не ты финку делал. И ручку тоже? Тоже. Из п л а с т и г л а с а? Из пластигласа. И медный наконечник. Вот ножны шорничаю. Сам? Сам. Чем? Из кожи шилом. Дратвой? А то нет. А прахаря можешь? Вот, которые обутые. Сам? Сам. Ну врет, Святодух! Тебе до таких лететь, пердеть и радоваться.
Я - Леонид, я не Святодух и не Мордан, как меня прозвали, когда то так, то так дразнят. И я не Лёка, как они меня когда будь другом зовут. Я Леонид. Мать говорит, чего тебя вся улица Лёкой зовет? Ты, Антонина, тоже Леонида Лёкой звать станешь? Чего ты где сикаешь? Чего в капусту баушкину уселась? Ступай за сарайку сейчас же!
Снега обступали не только мой саночный путь, но и заваливали двор, имея расчищенной с помощью долбленой деревянной лопаты только белую тропинку к задворочному отхожему месту. Они оставались надолго белыми и нетронутыми, потому что даже в валенках было не пройти - столько набивалось в растрепанные верха снегу. Да и Лёкина мать зимой тоже не пускала ходить по своей земле, а задний двор до самой лебеды занимали грядки ее и грядки ее преклонной матери из Сокольников.
Леонид с Антониной валенки берегли и зимой сидели в жилье. Стоило бы рассказать и об их жилье, но сейчас жаль время. А жили они чисто, с крашеными мытыми полами, по которым были постланы ниточные вдовьи дорожки.