– Трава… высокая, – сказала она.
– Трава ласковая! – улыбнулся он.
– Там комары…
– Так ведь ветер!
Тогда она слегка присела, опершись о его плечи, и, спружинив, прыгнула к нему в руки. Он медленно опустил ее, как в тумане снял с бетона сумку с продуктами и шагнул вперед. Девушка покорно пошла по примятому следу.
Разнотравье малиново звенело кипреем, светилось мелкими белыми ромашками. Чем ближе к ложбине, тем выше становилась трава, и здесь, в полутени, чаще попадались бледные колокольчики, словно бы хранившие в своих матовых сердцевинках недоверчивую к солнцу прохладу. У девушки сердце щемило от нежности, когда она заглядывала в белые, глянцевые снаружи и словно бы припудренные изнутри, узкодонные кувшинчики меж острых листьев. Она приотстала, и юноша остановился, ожидая ее. Она побежала к нему, трава оплела ей ноги, она споткнулась, он схватил ее, потянул к себе. В тенистой релочке, в низине, было прохладно – ветер залетал и сюда… Девушка переступила, чтобы стать ближе к нему, но, покачнувшись, выскользнула, засмеялась и села в траву, откинувшись на неожиданную здесь кочку. Подняла смеющиеся глаза – и обмерла, увидев его лицо.
– Что? – Она вскочила, чувствуя стужу меж лопаток, испугавшись неизвестно чего, и от неизвестности той стало еще страшнее. – Что?!
Он стоял зажмурившись, прикусив дрожащую губу. Девушка обернулась, словно боялась выстрела в спину. Никого, ничего в зеленой тени ложка.
– Что?! – затрясла его, затормошила, готовая заплакать.
Он что-то проговорил, открывая помертвевшие глаза и утыкаясь взглядом вниз, и там, где она только что сидела, призывно глядя на него, девушка увидела среди нагромождения кочек, опутанных привядшей травой, искаженную судорогой руку, словно бы выцарапывающую себе путь из-под земли.
…Перед тем как сознание ее погасло, Катерина Долинина вспомнила старшую дочь и от никогда не испытанной ранее тоски и жалости к своей девочке, которая теперь останется без матери, едва не закричала. Если бы она могла, она бы попросила в этот миг: «Не убивайте меня, у меня дочь!» – но не успела и умерла, и лицо ее еще долго было искажено этой маской бессилия, пока с него не исчезло всякое живое выражение…
Катерина Долинина… То, что когда-то звалось Катериной Долининой, уже стало сродни больше земле и смерти, чем человеку, имевшему живое имя, когда ее тело вытащили из-под привядшего, аккуратно срезанного и уложенного кочкарника и увезли в морг.
Никита еще походил по полянке, шлепая на шее тонкоголосых комаров. Ему не хотелось даже себе показывать своего беспокойства, но здесь, в этом могильном сумраке, его нервировали и комары, казавшиеся страшными, будто напившимися трупного яда. Он понимал всю чепуховость таких мыслей, но ни их, ни комаров не мог отогнать.