Башня желтого журавля в Учане[183] стоит на Утесе желтого лебедя, за которым как раз и находится Гора желтого Лебедя. В народе гору прозвали Змеиной. Башня трехъярусная, с расписными стропилами и летящими карнизами; она словно скала высится над городом. Фасадом башня выходила к реке Ханьцзян. На другой стороне реки в пару ей стоял Ханьский павильон — Цинчуаньгэ. Хотя шел снег, я и Чжо-тан все же поднялись на башню. Над нашими головами простиралась бездонная пустота, на ветру танцевали снежинки — драгоценные цветы, вдали виднелись серебряные горы и словно жемчугом украшенные деревья. Вокруг было разлито сияние, и я сам словно стоял на башне из перламутра. По реке взад и вперед сновали небольшие ялики, они были раскиданы по водной поверхности словно листья, унесенные крутящимися валами. Самый алчный человек, придя сюда, станет безразличен к деньгам. Стены башни были исписаны множеством стихов, я не мог всех упомнить. Одну надпись на столбе я запомнил:
Когда прилетит сюда желтый журавль?
Давайте осушим до дна золотые кубки
И оросим тысячелетние травы жертвенным вином.
Но перед моим взором лишь улетающие прочь белые облака.
Кто сыграет нам на яшмовой флейте,
Заставляя опадать цветы майской сливы у города над рекой?
Скала Красная стена в Хуанчжоу находится за городскими воротами Ханьчуань, она гордо высится на самом берегу реки и впрямь походит на стену, поскольку камень на горе красноватый, откуда и пошло ее название. В «Книге Вод»[184] она названа горой Красного носа. Поэт Су Ши здесь путешествовал и сочинил две поэмы фу, в которых называет гору как место, где скрестились войска царств У и Вэй[185], что не соответствует действительности. Под стеной сейчас намыло песок. Над самой горой стоит беседка Двух поэм[186].
К наступлению поры Середины зимы мы достигли Цзинчжоу. Чжо-тан получил письмо, в котором его уведомляли, что ему следует ехать в Тунгуань[187], дабы провести там ревизию, я же остался в Цзинчжоу. Так мне не довелось повидать горы и реки земель Шу, о чем я сокрушался. В Цзинчжоу остался и сын Чжо-тана с семьей, а также Цай Цзы-цинь и Си Чжи-тан. Я жил в пришедшем в запустение саду семьи Лю, до сих пор помню вывеску на большой зале: «Горный приют пурпурной лианы и красного дерева». Лестницы павильона были ограждены каменными балюстрадами, подле было озеро размером в му. Посреди озера — беседка, к ней вел каменный мостик. Позади беседки была насыпана земля и нагромождены камни, на ней как попало росли деревья и кустарники. Сад большой, за ним трудно ухаживать, и павильоны и терема в нем покосились и частью разрушились. Здесь я был гостем, у меня не было особых дел, я ходил на прогулки, а то и просто вел разговоры или пел. К концу года наши дорожные деньги иссякли, а новых не поступало, но это не очень беспокоило нас — мы заложили платье и купили вина и вскоре устроили пир с барабанами и гонгами. Каждый вечер мы непременно пили, учредив застольный устав и штрафные чарки за каждое нарушение правил игры. При всем недостатке в средствах, мы все же достали четыре ляна на водку. В Цзинчжоу я встретил земляка по фамилии Цай. Стали считаться родством, оказалось, он мой родич. Мы взяли его в проводники, чтоб он показал нам места, славившиеся своей красотой. Цай привел нас к Цюйцзянлоу — Башне речных извилин. Чжан Цзю-лин