...Ну и ну, если по пути мне попадется какая-нибудь епархия, где епископ, приверженец новых идей, чересчур склонен принижать Господа нашего, тогда я вот что скажу ему в поучение. Таскать на себе ежедневно с утра до вечера золотое шитье весом в двадцать фунтов, да еще митру, да еще посох – не так-то уж это весело, особенно когда таскаешь их на себе целых тридцать лет. Но без этого не обойтись.
На дешевку души не уловишь. Если один оборванец говорит другим оборванцам «братья мои», на них эти слова не произведут впечатления. Вот если им это скажет король – дело другое. Внушить людям, пусть и не ахти какое, уважение к самим себе – вот оно самое настоящее благодеяние, чего, увы, не понимают наши фратичеллы и прочие нищенствующие ордена. Как раз потому, что человек нищ и жалок, и потому, что он страдалец и грешник, ему и необходимо внушить надежду, что на том свете будет иначе. Да, да, а для этого нужны ладан, позолота, музыка. Церковь обязана дать верующим зримую картину Царства Небесного, и любой из священников, начиная с Папы и его кардиналов, должен хоть отчасти воплотить собой образ самого Творца...
В сущности, не так уж плохо побеседовать с самим собой, глядишь, и всплывут новые мысли для будущих моих проповедей. Но мне как-то приятнее обнаруживать их в беседах с другими людьми... Надеюсь, Брюне не забыл мои леденцы... Нет, вот они здесь. Кстати, он никогда ничего не забывает...
Я лично хоть и не такой великий теолог, как другие, а такими в наш век хоть пруд пруди, но, коль скоро на меня возложен долг блюсти в порядке и чистоте земные жилища Господа Бога, я наотрез отказался урезать расходы на свое содержание и содержание своего отеля; и сам Папа, а он знает, слишком хорошо знает, чем мне обязан, даже и не подумал меня к тому принуждать. Ежели ему нравится прибедняться на папском престоле – что ж, его дело. Но я – его нунций и обязан блюсти блеск его сана.
Знаю, знаю, кое-кто прохаживается насчет моих внушительных пурпурных носилок с золоченым передком и золочеными гвоздиками, то есть тех носилок, в которых я сейчас передвигаюсь, и насчет двух моих лошадей под пурпуровыми чепраками, и насчет моего эскорта, насчитывающего две сотни копий, и насчет трех перигорских львов, вышитых не только на моем знамени, но и на ливреях моих стражников. Но ведь благодаря всему этому, когда я въезжаю в какой-нибудь город, весь народ высыпает мне навстречу, падает ниц, целует полы моего плаща. Да что там, сами короли преклоняют предо мною колена... во славу Твою, Господи, во славу Твою!