— Не дадут, — со вздохом согласился Легин, — область возьмет на контроль, центр — на контроль…
— А, главное, важняк этот, Барсентьев… Вот ведь головная боль… Ты тоже думай, Андрюха.
— Буду думать, — пообещал Легин, — может что-то и придумаем.
— Ну, как пришлые?
— Нормально. Все вписались. Люди серьезные. Дважды говорить не надо.
— Ну, давай. Надеюсь, сбоя не будет. Два-три дня и все решится. Задавим главарей, все остатки рассыплются. Очистим город от мрази. А победителей не судят…
* * *
В просторном помещении предбанника, отделанным светлой вагонкой, за грубо сколоченным из толстых дубовых досок столом сидела троица.
По одну сторону, на низкой дубовой скамье расположились, обмотанные по пояс белыми простынями, главари городского преступного мира — Косарь и Боцман. По другую — Тиша, на атлетической фигуре которого простыня была замотана в виде старинной римской тоги. Лица и тела собравшихся блестели обильным потом.
Перед ними на столе стояло пенящееся пиво в шести массивных бокалах, из которых все трое, не спеша, прихлебывали. Бокалы были старые, еще советских времен, таких сейчас уже и не встретишь.
В центре стола, в фаянсовых тарелках пламенели свежие мясистые помидоры и покрытые капельками влаги крупные пупырчатые огурцы. В металлической миске краснели прожилками толсто нарезанные куски сала. Отдельно, горкой, прямо на столешнице лежало с десяток больших головок репчатого лука. Справа аккуратной стопкой были уложены небольшие тараньки.
Деревянная решетчатая хлебница, наполненная доверху разорванными кусками свежего лаваша, стояла на краю стола. Рядом с ней в блюдце блестела крупинками грубого помола соль. Запотевшая литровая бутылка «Столичной», стоявшая около хлебницы, завершала этот простой натюрморт.
Косарь, в миру — Андрон Косарев, был среднего роста, с наметившимся животиком и дряблыми мышцами. На вид ему можно было дать около шестидесяти.
Его крупную лысую голову венчали возле ушей два чахлых кустика седого пуха. Несколько таких же кустиков торчало посредине костистой впалой груди. Выдающийся вперед подбородок придавал лицу упрямое выражение. Две глубоких длинных морщины, избороздившие лицо от основания носа до уголков губ, придавали мужчине мрачновато-угрюмый вид.
Безусловным свидетельством его воровской масти являлись разбросанные по всему телу татуировки.
На груди, обрамленное волнообразной линией, будто из дымки выступало приземистое здание русской церкви, украшенное семью куполами с шестиконечными крестами. Это означало, что он является лагерным авторитетом, и в одной из «ходок» провел семь лет.