Кроме того, среди студентов местного университета начались аресты. Король дна Хилькевич куда-то исчез, да так и не объявился, а в столичных газетах появилась туманная, но оттого не менее зловещая заметка о раскрытии заговора, который имел своей целью отнятие жизни у его императорского величества во время приезда оного величества в некий южный город.
Узнав, что в образе плутовки Дашеньки он имел дело с самой баронессой, а также вспомнив, как давал ей взятку и заглядывал в декольте, полицмейстер де Ланжере заболел от огорчения. Столь вольное поведение было, с его точки зрения, совершенно недопустимо. Но тут жена (та, которая невенчаная) весьма кстати напомнила ему, что губернатор и вице-губернатор проштрафились куда сильнее, расточали хвалы самозванке, приняв ее за аристократку, и что это унижает их куда больше, чем его – фамильярное обхождение с баронессой.
– А Бертуччи, поговаривают, собирался сделать госпоже баронессе предложение, – добавила невенчаная жена, чтобы окончательно излечить хворающего супруга.
– Да ну! – вытаращил глаза полицмейстер. – Той, которая горничная? Вот срам-то! Он же говорил, что не женится ни за какие коврижки!
– Ну мало ли что вы, мужчины, говорите, – вздохнула невенчаная супруга, припоминая красивые черные глаза маэстро.
– Ты слышал о Бертуччи? – спросила венчаная супруга, едва де Ланжере после долгого трудового дня вернулся домой. – Вот смех-то!
– Мне некогда заниматься всякими пустяками, – с достоинством ответил полицмейстер, падая в кресло. – Мы, матушка, на государственной службе заговоры распутываем, а заговорщики не дремлют!
– А что с похищенными украшениями? – спросила законная половина. – Удалось найти что-нибудь, кроме ожерелья?
– Увы, нет, – вздохнул де Ланжере, с горечью косясь на ее жеваную шею.
И в самом деле, если дней через пять заговор был раскрыт окончательно и все бомбисты взяты под стражу, то парюра, украденная у Агаты Дрейпер, как в воду канула. Валевский на все расспросы о ней упорно отвечал, что не имеет к ее исчезновению ни малейшего отношения.
Его вновь арестовали после того, как он прыгнул в окно, чтобы спасти Амалию, но отделили от остальных заключенных и обращались с ним с подчеркнутым уважением. Однако какие бы услуги поляк ни оказал баронессе, за ним числилось слишком много дел, чтобы его могли отпустить, и в конце концов было решено перевезти его в Варшаву, где должно было состояться самое громкое слушание – по поводу дерзкого ограбления Польского банка, произошедшего аж несколько лет назад.
– Эх, сошлют меня на каторгу… – вздыхал Валевский, поедая божественные эклеры, которые ему приносили по особому разрешению от шеф-повара гостиницы «Европейская». – Холод, Сибирь, тоска и уголовники… Что может быть гаже? – Леон доел последний эклер, облизнул пальцы и с ностальгией покосился на пустую тарелку. По натуре Валевский был сладкоежкой, что вовсе не мешало ему сохранять завидную фигуру. – И будет мне так плохо, что я, пожалуй, даже начну читать книги. Еще и заделаюсь поклонником какого-нибудь Дюма или, не приведи господи, Достоевского. – Молодой человек скривился от отвращения.