И мы продолжили с того места, где прервался мой сон.
Проснувшись утром, я лежала не шевелясь, стараясь дышать как можно ровнее. Глаза открывать было страшно.
Моя голова покоилась на груди у Эдварда, который тоже лежал не шевелясь и не касаясь меня руками. Плохой знак. Как же страшно показать, что я уже не сплю, и выдержать возможный гнев — неважно на кого обрушенный, на меня или на него самого…
Я глянула сквозь прикрытые ресницы. Эдвард лежал на спине, закинув руки за голову, уставившись в темный потолок. Приподнявшись на локте, я заглянула ему в лицо. Оно было совершенно бесстрастным.
— Мне бежать в укрытие? — робко поинтересовалась я.
— Немедленно! — подтвердил он, поворачиваясь ко мне с ехидной улыбкой.
Я облегченно вздохнула.
— Прости! Ни в коем случае не хотела… Не знаю, что на меня нашло ночью. — Я помотала головой, вспомнив беспричинные слезы и глубокое горе.
— Ты так и не рассказала, что тебе снилось.
— Не рассказала. Зато показала. — У меня вырвался нервный смешок.
— О… — Эдвард заморгал. — Вот как. Надо же.
— Это был замечательный сон! — Эдвард не отвечал, поэтому, выждав несколько секунд, я решилась: — Ты меня простил?
— Еще думаю.
Я села в кровати, оглядывая себя. В этот раз никаких перьев. Однако перед глазами тут же все поплыло, и я откинулась обратно на подушки.
— Ой! Голова закружилась.
Эдвард моментально обнял меня.
— Ты долго спала. Двенадцать часов.
— Двенадцать? — Странно.
Я поспешно — и как можно незаметнее — осмотрела себя. Все в порядке. Синяки на руках старые, желтеющие. Попробуем потянуться. Тоже нормально. Даже лучше, чем нормально.
— Инвентаризация пройдена?
Я смущенно кивнула.
— И подушки вроде не погибли.
— Подушки — нет. А вот твоя… м-м… пижама — увы, да. — Эдвард кивком показал на лоскутки черного кружева, раскиданные по шелковым простыням у изножия кровати.
— Какое несчастье! Она мне нравилась.
— Мне тоже.
— Еще жертвы есть? — робко поинтересовалась я.
— Придется купить Эсми новую кровать, — оглядываясь через плечо, признался Эдвард. Я повернула голову и наткнулась взглядом на жуткие царапины, избороздившие спинку.
— Хм, — нахмурилась я. — Странно, что я не слышала.
— Ты отличаешься поразительной невнимательностью, когда чем-то увлечена.
— Да, я слегка увлеклась. — Щеки от смущения стали пунцовыми.
Эдвард коснулся моей пылающей щеки и вздохнул.
— Румянца мне будет очень не хватать.
Я вглядывалась в его лицо, опасаясь найти признаки сожаления или недовольства. Но оно было спокойным и непроницаемым.
— А ты как себя чувствуешь?
Эдвард рассмеялся.
— Что смешного?