Сатирических характеров в романе немало, и каждый раз автор меняет сюжетно-композиционный способ, языковые средства и тон изображения. Мещанский бытовой уклад жизни (карты, гастрономия я т. п.), пустейшие разглагольствования составляют существо "кабинетного либерала" купца Рукодеева, о котором Эртель сказал: "Не будь книжек, это было бы совсем животное..."
На резком психологическом контрасте, развитии мотива "двойничества" построен образ станового Фомы Фомича. В семейном кругу это "беззаветный добряк-отец" со слащаво-вкрадчивыми манерами, на службе - беззастенчивый взяточник и кровожадный зверь. Подобный характер, порождаемый лживой официальной моралью, своеобразное открытие писателя, начатое им еще в рассказе "Специалист" (1885).
Эртелевский тип двуликого держиморды угадывается в образе полковника в известном рассказе Л. Толстого "После бала" (1903) - настолько в обоих случаях близки внешние ситуации, изобразительные средства и идейные переклички.
В современной трактовке Эртеля упорно действует инерция смотреть на него "сверху вниз", с высоты признанных художественных авторитетов, забывая, что автор "Гардениных" был в некоторых отношениях их предшественником. К примеру, замечено: эртелевский роман "Смена" тематически предвосхитил пьесу А. Чехова "Вишневый сад" (во всяком случае перекличка в драматических судьбах барских усадеб в обоих произведениях очевидна), образ "богохульника" Петра Перелыгина из повести "Карьера Струкова" заставляет вспомнить горьковского Егора Булычева, а некоторые степные картины И. Бунина близки по настроению и краскам пейзажам Эртеля.
Инерция иного рода - смотреть на "Гардениных" и другие произведения Эртеля лишь с социологическим мерилом в руках, отодвигая на далекий задний план их художественные достоинства, да к тому же еще попадая под влияние присущей автору беспощадной и слишком строгой самокритики, по которой в его сочинения "уже через 20 лет будут находить только этнографический и исторический интерес, а через 50 лет сдадут в макулатуру". Да, тесная спаянность со временем у Эртеля несомненна, и некоторые его произведения ныне воспринимаются как утратившие свою остроту "былое". Однако в его творчестве много и общечеловеческих мотивов, в том числе и в "Гардениных". Особенно примечательно глубокое художественное исследование им мертвящей силы духовного рабства. Эту тему в романе не следует понимать односторонне, лишь в плоскости узаконенной и материальной зависимости личности. Анализ нравственного холуйства у Эртеля более тонок и органичен. Прекрасный пример тому - образ добровольной рабыни гарденинекого дома Фелицаты Никаноровны "Отрадно это, милые мои, когда воли своей не имеешь, - ох, какая забега снимается!" - умиляется етарая экономка. Все ее лакейское существо восстает против любого проявления "воли". Замечательно в этом отношении письмо старушки "матушке-барыне", в нем Эртель показал себя прекрасным стилистом эпистолярной речи уходящих со сцены дворовых людей.