Тут я вспомнила, что пришла сюда не затем, чтобы злобствовать, а по другой причине, и заставила себя приблизиться к Арсению, тихо позвав:
— Можно тебя на минутку?
Он расслышал не сразу. Его глаза были устремлены… нет, не совсем на Анастасию. Скорее, за ее левое плечо. Там пристроилась Ирочка, и весь вид ее выражал готовность услужить. Я догадалась, что Лешиной жене удалось-таки приобрести на денек горничную с не очень поблекшим лицом, и меня слегка покоробило. Впрочем, это уж мои личные задвиги. Когда я как-то была в хорошем ресторане, официант, стоящий за спиной и готовый в любой момент налить вина, тоже вызывал у меня неприятные ощущения. Я понимаю, что в сфере обслуживания нет и быть не может ничего плохого, и в то же время откровенная возможность для человека распоряжаться другим человеком отзывается во мне болезненно.
Как бы то ни было, мне удалось обратить на себя внимание Арсения, и мы отошли в сторонку.
— Что тебе, Оля? — не без раздражения спросил он.
Я решилась и, словно очертя голову кидаясь в ледяную воду, быстро произнесла:
— Прости, что я вмешиваюсь не в свое дело, но я хочу сказать, что Ира тебя очень любит. Я даю тебе честное слово, что это так. Я клянусь тебе!
Арсений скривил рот и с отвращением поинтересовался:
— Это она тебя послала? Я что, похож на круглого идиота?
— Нет, — поспешно возразила я, — не она. Что ты! Она ничего не знает, я сама. Просто я говорила с ней о тебе… прости меня! — я рассказала ей, что ты следил за ней и за Лешей… пожалуйста, дай мне закончить! Она решила, что я обвиняю тебя в убийстве, и с нею такое приключилось, ты даже представить себе не можешь! Она готова была меня задушить и готова была обвинить всех и во всем, только бы не тебя! И, если б ты действительно убил, ей бы и на это было плевать, честное слово! Она бы обвинила невинного человека и даже не чувствовала угрызений совести, потому что все остальные люди для нее ничто по сравнению с тобой, понимаешь? Я не говорю, что это хорошо, но это правда, Арсений! Вот Леша убит, мертв, а она говорила о нем страшные гадости, и обо мне тоже, потому что не хотела позволить, чтобы у тебя были неприятности, понимаешь?
Я задыхалась от смущения, путала слова. Видимо, моя речь не была убедительной. По крайней мере, Арсений холодно заметил:
— Детский лепет!
Тут нервы мои не выдержали, и я заплакала. Я плакала не только из-за неприятностей данной минуты. Две страшные трагедии последних дней висели надо мной дамокловым мечом, и я не забывала о них ни на миг. С момента смерти Петра Михайловича моей душе не было покоя. Однако вслух я лишь горестно восклицала сквозь слезы: