Я вышла на крыльцо, чтобы показать Бэби, что плацдарм свободен.
— Киса показала когти, — шепнула мне на ухо она.
Впрочем, Анастасия тут же вернулась к привычной томности и одарила двор роскошной улыбкой. Все понятно — из темноты появился Митя.
— Получилось? — не обращая внимания на красавицу, спросил меня он. — Я просто в нетерпении. И Арсений, похоже, тоже. Ты ведь тоже поклонник Олиного таланта, правда?
— Несомненно. Мы с Ирой тоже ждем.
И я спела. Правда, немного мешало присутствие Анастасии, но, возможно, оно же и стимулировало меня. Видимо, пела я, как никогда. По крайней мере, Ирочка расплакалась и бросилась к мужу на шею, а тот принялся нежно ее утешать.
Я протянула Мите гитару.
— Как жаль, что вы, синьорина, не поете, — словно не замечая меня, обратился он к своей прекрасной соседке. — Вы бы это делали безукоризненно — таков уж ваш стиль.
— Не люблю самодеятельности, — повторила она. — Впрочем, у девочки милый голосок, хотя манера довольно смешная.
— Не может же каждый обладать столь изысканным вкусом, как вы, сеньора. Оля, ты что-то хочешь спросить? — он вдруг неожиданно обнаружил мое присутствие. — Если можно, побыстрее, нам с Настей некогда.
— Только поблагодарить за гитару, — ответила я, осторожно прислонила инструмент к дереву и, стараясь не торопиться, зашла в домик. Голос мой звучал совершенно спокойно и уверенно, не пресекаясь и не дрожа. Просто мне казалось, что это не я. Я сейчас где-то совсем в другом месте, например, купаюсь в теплом чудесном море, а кто-то другой, чужой, посторонний идет сейчас по темному двору, каждой клеточкой тела ощущая только что нанесенный страшный удар. Кто-то, кто заслужил его. Не я.
Света включать я не стала. Без него легче. Я легла, не раздеваясь. Раздевание почему-то представилось мне совершенно излишним тяжелым трудом.
Послышались легкие шаги Бэби, ее тихий голос.
— Олька, только не надо очень уж переживать, хорошо? Что ни делается, все к лучшему. Это бы все равно случилось, поверь моему опыту, так вот, чем раньше, тем лучше. Как бы ты перенесла это через пару недель, представить страшно. Лучше уж сейчас.
Я молчала.
— Молчи, если хочешь, — добавила она. — Только не забывай — на твоих глазах убили двух человек. Это стыдно — страдать из-за какого-то доморощенного Казановы сильнее, чем из-за смерти хороших людей. Это неправильно. Спокойной ночи!
Я лежала и ни о чем не думала. Моя душа как будто отделилась от тела и смотрела на него со стороны. Вот оно, чужое, вялое, валяется на кровати. Зачем оно мне? От него одни неприятности. Без него гораздо легче. Без него тебя вроде бы и на свете нет, и нечему болеть. Я никогда в него не вернусь, в свое постылое тело. Пусть лежит здесь, пока не начнет разлагаться. Смерть — это ведь не страшно. Я сейчас почти умерла, и это хорошо. Смерть — это когда не больно. А жизнь — это боль. Жизнь состоит из боли.