– Да, но наши фантазии – то же самое, что и сны, – сказала она серьезно, чуть нахмурившись. – В них есть свой смысл.
Вдруг я увидел свое отражение в шкафчике для лекарств: высокий мужчина с карамельного оттенка кожей, с густыми коричневыми волосами, а рядом с ним – широкая в кости женщина с мягкой кожей. От потрясения у меня чуть не остановилось сердце.
– Господи, помоги мне, – прошептал я. – Я хочу свое тело. – Я чуть не плакал.
Она заставила меня лечь в постель, на подушки. По комнате разливалось приятное тепло. Она начала брить меня, слава Богу! Я терпеть не мог волосы на лице. Я сказал ей, что когда умер, то был чисто выбрит по моде того времени, а став вампиром, уже не меняешься. Мы, правда, постоянно белеем и набираемся сил; и лица у нас разглаживаются. Но волосы у нас остаются прежней длины, как и ногти, и борода, если она есть; а у меня ее, в принципе, еще и не было.
– И эта трансформация прошла болезненно? – спросила она.
– Болезненно, потому что я сопротивлялся. Я этого не хотел. Я толком не понимал, что со мной делают. Мне казалось, что некий монстр из средневековья похитил меня и утащил из цивилизованного города. Вы, должно быть, помните, что в те времена Париж был чудесным цивилизованным городом. О, если бы вы перенеслись туда сейчас, вам бы показалось, что это неописуемо варварское место, но для деревенского дворянина из замшелого замка это был потрясающий город: театры, опера, придворные балы. Вы и представить себе не можете. А потом – трагедия, появившийся из мрака демон, который уволок меня к себе в башню. Но сам процесс, Обряд Тьмы? Это не больно, это экстаз. А потом открываешь глаза, и все человечество представляется тебе прекрасным, ты смотришь на него новыми глазами.
Я надел чистую нижнюю рубашку, которую она мне протянула, забрался под одеяла и позволил ей укутать меня до подбородка. Мне казалось, что я куда-то плыву. Одно из самых приятных ощущений, что я испытал, став смертным человеком, – это граничащее с опьянением чувство. Она измерила мне пульс и пощупала лоб. Я видел, что ей страшно, но не хотел этому верить.
Я объяснил ей, что настоящую боль мне как злой силе причиняет то, что я понимаю добро и уважаю себя. У меня всегда была совесть. Но всю жизнь – даже когда я был смертным мальчиком – мне приходилось идти против совести ради обладания яркими ощущениями или ценностями.
– Но почему? О чем вы? – спросила она.
Я рассказал ей, что еще мальчиком сбежал из дома с труппой бродячих актеров, совершив таким образом грех непослушания. Я впал в грех прелюбодеяния с одной из актрис труппы. И при этом те дни, когда я играл на деревенской сцене и занимался любовью, по моему мнению, обладали огромной ценностью!