Я знал, что сам во всем виноват. Я знал, и бесполезно было приносить извинения. Но это не все. Я был существом порочным, и даже в этом теле Дэвид ощущал присутствие зла. Он чувствовал сильнейшую вампирскую жадность. Гретхен ее не почувствовала. Я обманул ее с помощью тепла и улыбок. Но когда на меня смотрел Дэвид, он видел перед собой хорошо знакомого ему голубоглазого демона.
Я ничего не сказал. Я просто посмотрел вдаль, в море. Отдайте мне мое тело, подумал я. Пусть я стану прежним дьяволом. Забирайте жалкую смесь желаний и слабости. Возьмите меня назад, в темный рай, где мне и место. И вдруг мне показалось, что мое одиночество и мое горе ничуть не менее ужасны, чем были до эксперимента, до краткого пребывания в человеческой плоти. Да, выпустите меня из нее. Пускай я буду наблюдателем. Как я мог быть таким глупцом?
Я слышал, что Дэвид что-то говорит, но слов не разбирал. Я медленно поднял глаза, вырываясь из мыслей, увидел, что он повернулся ко мне лицом, и понял, что его рука мягко лежит на моей шее. Я хотел сказать что-нибудь злое: «Убери свою руку, не мучай меня», – но не сказал.
– Нет, ты не порочен, дело не в этом, – прошептал он. – Дело во мне, как ты не понимаешь. Дело в моем страхе! Ты не представляешь, что значит для меня это приключение! Вновь оказаться в этой части великого мира – и вместе с тобой! Я люблю тебя. Я люблю тебя безнадежно и безумно, я люблю твою душу. Как ты не понимаешь, она не порочная. И не жадная. Но она огромна. Она возобладала даже над этим молодым телом, потому что это твоя душа, неистовая, неукротимая, вневременная, – душа настоящего Лестата. Я не могу тебе уступить. Я просто… не могу. Если я это сделаю, то потеряю себя навсегда, как если бы… если бы…
Он замолчал, слишком взволнованный, чтобы продолжать. Я не мог не слышать в его голосе боль, слабую дрожь, подрывающую его глубинную твердость. Как я смогу себя простить? Я молча стоял и смотрел мимо него в темноту. Слышались только приятное биение волн и тихое потрескивание пальм. Какое огромное небо; как красивы, глубоки и спокойны предрассветные часы.
Я увидел лицо Гретхен. И услышал ее голос:
«Сегодня утром был момент, когда я подумала, что могу от всего отказаться – лишь бы остаться с тобой… Я чувствовала, как меня уносит, как раньше уносила музыка. И если бы ты сказал: “Пойдем со мной”, – даже сейчас я могла бы это сделать. Если бы твой мир существовал на самом деле… Смысл целомудрия заключается в том, чтобы не влюбляться. А в тебя я могла бы влюбиться. Я это знаю».
А за этой пылающей картиной, смутной, но неоспоримой, возникло лицо Луи, и я услышал, как его голос произносит слова, которые мне хотелось забыть.