На столе в кубрике стояла бутылка горькой и закуска. Хозяйка налила. Цыбин не дожидаясь схватил и залпом выпил свой стакан. Хозяйка что-то заговорила посвоему с Клаусом, взглянула на Цыбина, засмеялась. Цыбин засмеялся в ответ и на ее руку положил свою - заскорузлую, похожую на лапу какой-то большой птицы. У хозяйки рука была холодная.
- Ну, что же, спроси у ней, сколько она хочет, - сказал он Клаусу.
- Шестьсот, - ответил немного погодя Клаус. У Цыбина было только четыреста сорок, больше не было. Но все равно он знал, что ела будет его должна быть, они ждали друг друга всю жизнь. "Милая ты моя синеглазая пойми ты!" - глазами сказал он хозяйке и прочнее взял ее руку своей.
- Четыреста у меня только и есть, - вслух сказал он.
- Нэй, нэй! - хозяйка вынула руку и опять залопотала с Клаусом. Клаус объяснил: она говорит, что ела еще совсем молодая, хорошая, таких здесь нет.
- Ты, Клаус, скажи ей, что она сама молодая, хорошая.
Клаус перевел, хозяйка засмеялась, кивнула Цыбину, налила всем еще. Потом пошли наверх и стали все осматривать: корпус, лебедку, якоря, такелаж, подняли и спустили парус. Цыбин один полез в трюм, ощупал, обласкал каждый бимс, каждую доску, он улыбался - один, себе, руки у него тряслись. Еще какая-то тоненькая пленочка, волосочек, минута - и все это будет его!
Он вылез на палубу. плу теперь чуть покачивало... Фомич левым глазом глядел вдаль: там - чуть приметная полоса, будто где-то, еще очень далеко, бежал пароход, а за пароходом длинный дым. Но солнце взодрало вверх, сломя голову летело все выше, было совсем жарко, летне. Спустились опять в кубрик.
Тут Клаус сказал Цыбину:
- Она говорит теперь пятьсот. Меньше нет. Цыбин набрал воздуху - будто чтобы кинуться с высокого берега в воду.
- Эх... Ну, все равно: ладно! Только пусть сотню подождет до весны.
- Она думает. Она сейчас скажет - и все будет конец... - перевел Клаус ответ хозяйки.
Хозяйка сидела молча и водила пальцем по краю своего стакана. Цыбин слышал, как неслось в нем сердце, как громко, по-коровьи, дышал Клаус, потом как будто на палубе чьи-то шаги. Только он хотел подумать - чьи же это, как вдруг увидел: Клаус ковыряет стол концом ножа. Цыбин, стиснув зубы, выхватил у него нож:
- Ну, ты! Поковыряй у меня еще, попробуй! Хозяйка взглянула, должно быть поняла все, заулыбалась, хотела что-то сказать. Цыбин знал: она сейчас скажет - согласна. Он весь раскрылся, ухватился за нее глазами и ждал, не дыша.
Но тут наверху, в синем квадрате, где была открыта дверь из кубрика на палубу, показались высокие сапоги. В кубрик спускался кругленький человечек в синей вязаной мурманке. Лицо у него было безволосое, пухлое, похожее на булку - неизвестно, мужик или баба. Он тонким голосом спросил: