— Боюсь, что понятия Эллен совсем не похожи на наши. Ей едва минуло восемнадцать, когда Медора Мэнсон увезла ее назад в Европу — помните, какой был шум, когда она явилась на свой первый бал в черном платье? Очередная причуда Медоры, но на сей раз она, право же, оказалась чуть ли не пророческой! Это было не меньше двенадцати лет назад, и с тех пор Эллен ни разу не приезжала в Америку. Не удивительно, что она совершенно европеизировалась.
— Но ведь европейское общество не одобряет разводов, и графиня Оленская считала, что, добиваясь свободы, она поступает в соответствии с американскими понятиями. — В первый раз произнеся ее имя после отъезда из Скайтерклиффа, молодой человек почувствовал, что краснеет.
Миссис Велланд сострадательно улыбнулась.
— Как это похоже на все те басни, которые сочиняют о нас иностранцы. Они воображают, будто мы обедаем в два часа пополудни и поощряем разводы! Вот почему мне кажется такой глупостью устраивать им торжественные приемы, когда они приезжают в Нью-Йорк. Они пользуются нашим гостеприимством, а потом возвращаются домой и повторяют все те же небылицы.
Арчер ничего на это не ответил, и миссис Велланд продолжала:
— Но мы чрезвычайно ценим, что вы убедили Эллен отказаться от этой мысли. Ни ее бабушка, ни ее дядя Лавел ни в чем не могли ее убедить, и оба написали мне, что она изменила свое решение лишь под вашим влиянием, она даже сама сказала об этом бабушке. Она от вас просто в восторге. Бедняжка Эллен всегда была своенравной девочкой. Интересно, как сложится ее дальнейшая судьба.
«Так, как мы замыслили, — вертелось у него на языке. — Если вы все предпочитаете, чтобы она стала любовницей Бофорта, а не женой какого-нибудь честного малого, то вы, несомненно, на правильном пути».
Любопытно, что сказала бы миссис Велланд, произнеси он это вслух. Ему представилось, как искажаются ее твердые спокойные черты, которым целая жизнь, проведенная в преодолении пустячных трудностей, сообщила ложную значительность. В них все еще угадывались следы былой красоты, подобной красоте ее дочери, и Арчер спросил себя, суждено ли лицу Мэй с годами так же огрубеть и приобрести такое же выражение непоколебимой наивности.
О нет, он вовсе не хотел, чтобы Мэй отличалась подобной наивностью, наивностью, которая ограждает ум от воображения, а сердце от жизненного опыта!
— Я уверена, что, если бы эта ужасная история попала в газеты, это было бы смертельным ударом для моего мужа, — продолжала миссис Велланд. — Я не вхожу в подробности, не хочу их знать, как я уже сказала бедняжке Эллен, когда она попыталась о них заговорить. Имея на руках тяжелого больного, я должна быть веселой и счастливой. Но мистер Велланд был страшно расстроен, и пока мы ждали, как решится это дело, у него каждое утро повышалась температура. Он был в ужасе, что его девочка может узнать о существовании подобных вещей. Но ведь и вы, дорогой Ньюленд, вполне разделяли его чувства. Мы все знали, что вы тогда думали о Мэй.