Вот почему, глядя, как мистер Силлертон Джексон возвращает Лоренсу Леффертсу бинокль, вся клубная ложа застыла в напряженном ожидании. С минуту он мутными голубыми глазами из-под старческих, испещренных прожилками век молча изучал почтительно взиравшую на него группу, после чего задумчиво дернул себя за ус и сказал просто:
— Я не думал, что Минготты посмеют зайти так далеко.
Этот мимолетный эпизод поверг Ньюленда Арчера в состояние какого-то странного замешательства. Его раздосадовало, что столь пристальное внимание мужской половины Нью-Йорка привлекла к себе ложа, в которой между своею матерью и теткой сидела его невеста: он не сразу узнал даму в платье стиля ампир и недоумевал, почему ее присутствие так взволновало великосветское общество. Потом его вдруг осенило, и он вспыхнул от негодования. Да уж, что правда, то правда — кто б мог подумать, что Минготты посмеют так далеко зайти!
Они, однако же, посмели, еще как посмели, ибо приглушенные замечания за спиною Арчера не оставили у него сомнения в том, что эта молодая женщина — кузина Мэй Велланд, кузина, которую в семье всегда называли не иначе как «бедняжка Эллен Оленская». Арчер знал, что дня два назад она неожиданно приехала из Европы; он даже выслушал (без особого неодобрения) рассказ мисс Велланд о том, как она навестила «бедняжку Эллен», которая остановилась у старой миссис Минготт. Арчер вполне одобрял семейную солидарность, и одним из качеств Минготтов, которым он особенно восхищался, было именно то, что они всегда решительно вставали на защиту немногочисленных заблудших овец, появлявшихся в их безупречном стаде. От природы незлой и великодушный, молодой человек радовался, что ложная скромность не помешала его будущей жене обласкать (в домашней обстановке) несчастную кузину; однако принимать графиню Оленскую в семейном кругу — одно, а выставлять ее на всеобщее обозрение, тем более в опере, в одной ложе с девицей, чья помолвка с ним, Ньюлендом Арчером, будет объявлена через несколько недель, — совсем другое. Да, он вполне разделял чувства старого Силлертона Джексона — он не думал, что Минготты посмеют зайти так далеко!
Ему, разумеется, было известно: на что отважится мужчина (в окрестностях 5-й авеню), на то отважится и глава семейства, старая миссис Мэнсон Минготт. Он всегда восхищался надменной и властной старухой — она, всего лишь Кэтрин Спайсер со Статен-Айленда,[14] отец которой при таинственных обстоятельствах покрыл себя несмываемым позором и которая, не обладая ни деньгами, ни положением в обществе, необходимыми для того, чтобы заставить всех об этом позабыть, сумела, однако же, соединиться брачными узами с главой богатой ветви Минготтов, выдать обеих своих дочерей за «иностранцев» (итальянского маркиза и английского банкира) и — верх наглости! — выстроить себе дом из светло-кремового камня (когда коричневый известняк был столь же обязателен, сколь фрак на вечерних приемах) в нехоженой пустыне близ Центрального парка.