Мы сидели в землянке и ждали возвращения группы Ершова, ушедшей в разведку. Около часа назад с той стороны, где должны быть разведчики, доносились выстрелы. Мы очень, беспокоились за судьбу товарищей.
Землянка, где мы временно поселились, найдена случайно. Мы думаем, что ее когда-то выстроили неизвестные нам партизаны, и мы теперь пользуемся этим удобным и теплым жильем.
Но вот слышны шаги. В землянку вбегает Ян Залатис. Он громко сообщает:
— Риман пойман. Привели гада!
Огонек свечи на выступе бревна весело заколебался, точно обрадовался принесенной вести о поимке Римана.
Вслед за Яном в землянке появился Ершов. Он сообщил подробности захвата палача.
— От знакомого крестьянина на хуторе мы узнали, что по дороге мимо хутора сегодня должен проезжать Риман. Мы сели в засаду. Взяли его без выстрела. Подскочили, остановили лошадей… Ян схватил его и обезоружил.
По распоряжению Капустина в землянку ввели Римана и его спутника — полицая.
— За подкреплением ехали в Кабиле. Завтра проческу собирались сделать, — сообщил Ершов.
— Автоматы и двенадцать гранат было у них, — доложил Саша Гайлис.
— Так, так… — Капустин смотрел в лицо Римана. — Судить тебя будем!
Риман стоял, опершись о стенку. Бессильной злобой сверкали его глаза. Закатанный рукав на правой руке обнажил шрам. Наша пометка от седьмого февраля.
— Я плохо по-русски… Я латыш… — проговерил он.
— Не зовись латышом, сволочь! — прервал его Гайлис. — Родину мою не позорь!
— Ты — собака. Как ты над моей женой издевался! Ты убил Сорокина, — перечислял вины Римана Ян Залатис.
— Смерть предателю! — был приговор партизанского суда.
— Пиши, — обратился Капустин к Павлу Ершову. — Пусть завтра читают «прочесчики»!
«Смерть мерзавцам, продавшимся фашистам! Смерть фашистским захватчикам!
Партизаны».
3 марта Леонид Петрович, Галабка и Казимир Малый встретились с нами возле большой лесной вырубки. Они принесли десять пачек патронов. В этот же вечер самолет выбросил нам груз, и мы, как говорят, были снова на коне!
Утром Саша Гайлис и Казимир Малый возвратились с очередного задания. С ними шел сгорбленный, одетый в грязный и разорванный пиджак человек. На ногах у него были валенки, хотя шел дождь. Лицо его было желтое, худое, а отросшая щетина бороды и длинный заострившийся нос делали его страшным, будто человек поднялся из гроба. Только узкий карие глаза этого человека поблескивали живым огоньком и напоминали что-то близкое, но забытое. Он подошел к поднявшимся ему навстречу бойцам…
— Порфильев! — воскликнул удивленно Кондратьев. — Петре… откуда ты? С того света?