Голос Маэв стал еле слышен, когда она вышла из конюшни, но и по дороге в хижину хозяйка все еще продолжала произносить какие-то рекомендации и советы. Генри увидел в корзине свернутое покрывало, кувшин, кирпич, завернутый во фланелевую ткань, и приблизительно понял, что случилось с Речел.
Очевидно, у таких примитивных людей, среди которых он оказался, было принято заставлять мужа помогать жене во время женских болезней. Они считают, что если у Речел «недуг», то это достаточный аргумент, чтобы спать порознь.
Генри взял корзину и поднялся на чердак. Лампа отбрасывала свет, едва доходивший до пола. Речел на месте не было. Генри бросился к лампе, вывернул фитиль и при более ярком свете стал разглядывать тени чердака.
Речел сидела, забившись в угол, подогнув ноги и уткнувшись головой в колени. Генри поднял лампу и увидел, что жена спит. Она выглядела маленькой, хрупкой и беззащитной. Речел предпочла просидеть всю ночь на корточках, но только не спать с мужем.
У Генри все внутри закипело, сердце застучало сильнее, чем когда-то во время бури. Его охватило смешанное чувство гнева, тоски и одиночества. Он поставил корзину и побрел в угол – медленно, нерешительно. Второй раз за этот вечер Генри взял Речел на руки (но теперь нежнее и осторожнее), отнес на матрас и сначала опустил на спину, а потом повернул на бок. Затем положил ей на живот кирпич, завернутый во фланель, и прижал подушкой, чтобы сохранить тепло.
Речел обняла подушку и устроилась поудобнее. Генри нагнулся, укрыл ее покрывалом и расправил края. Речел открыла глаза:
– Только не сегодня, мистер Эшфорд… Он вздрогнул и торопливо пробормотал:
– Нет, не сегодня, Речел! Она заморгала:
– Потому что Маэв сказала вам, что я… нездорова?
Не обращая внимания на ее вопрос, Генри присел на край матраса и вытащил из корзины кувшин.
– Она принесла вам настойку. Возможно, от этого полегчает.
Перевернувшись на спину, Речел приподнялась, придерживая подушку, прислонилась спиной к стене и взяла из рук Генри кувшин.
– Когда я это выпью, мне станет все равно, как я себя чувствую…
Она сделала большой глоток и едва заметно улыбнулась Генри. Он отвел взгляд от ее глаз, ее рта, кончика ее языка, облизнувшего губы, и уставился в пол.
– Мистер Эшфорд… – позвала она.
– Меня зовут Генри, – произнес он, раздраженный ее официальным обращением.
– Генри…
– В чем дело?
– Здесь слишком много для меня одной. Может, вы тоже хотите больше ни о чем не думать?
Она сделала еще один глоток и протянула кувшин мужу.
– Сведущие люди утверждали, что я не способен ни на какие чувства. Что я, в сущности, грубый и злой, не говоря уж о том, что я слишком ленив, чтобы хоть о ком-нибудь заботиться. Кажется, вы сами это говорили…