«Я» вместо «мы».
– Понимаю…
– Не понимаешь, но скоро поймешь, – сказала Речел. – Если снегопад продлится несколько дней, нас засыплет по самую крышу, и не будет никакого смысла выходить наружу. Рассказывают, что некоторые люди были заживо погребены и замерзали на собственном крыльце, не сумев попасть в дом.
– Ты, конечно, преувеличиваешь!
– Нет. Нет.
– Черт возьми!
– Если Хорас говорит правду, – а ему можно верить, – мы так замерзнем, что из порезанной руки не пойдет кровь…
В хлеву повеяло ледяным ветром, когда дверь открылась и вошел Хорас.
– Да, – подтвердил он, подходя к Речел и Генри. – В этом году остынет даже преисподняя… Нам лучше поскорее начать.
– Что начать? – не понял Генри.
– Переносить мои вещи в более уютное место. Несколько раз Генри отправлялся к дому Хораса и возвращался обратно, нагруженный то продуктами, то одеялами, то всякой всячиной. Речел приготовила сразу две перины для кровати Хораса. Затем все трое убедились, что печь в его комнате хорошо топится. Напоследок Хорас объявил, что снега будет предостаточно, чтобы решить проблему водоснабжения.
– И консервированное молоко не испортится, если будет стоять в холоде, – добавила Речел.
– Я тоже об этом думал, – согласился Хорас. – Когда родится ребенок, ему и тебе понадобится много молока.
– А тебе у нас будет хорошо? – спросила Речел.
– Почему нет? В моей хижине слишком одиноко, к тому же там нет пуховых перин и подушек. Чтобы у вас не скучать, я прихватил спицы и мотки шерсти для вязания.
Когда Речел с мужем вышли в гостиную, оставив Хораса в его комнате, Генри спросил:
– Он умеет шить и вязать? Речел пожала плечами:
– Утверждает, что научился вязанию, когда однажды зимой оказался замурованным в своей хижине вместе со старой вдовой старателя. Что касается шитья, то этим большинство здешних мужчин занимаются сами.
– Ого!..
Генри взглянул на ее щеки, раскрасневшиеся от ветра и холода. Речел сняла пальто, повесила на крючок и машинально поправила полы жилетки, скроенной из шкуры шерстью наружу.
– Что это за животное? – спросил Генри. Он коснулся пальцами густой коричневой шерсти и почувствовал под ней тепло мягкой груди, ставшей круглее и полнее. Ощущение тепла сменилось возбуждением, которое никогда не исчезало, а, наоборот, обострялось с каждой мыслью о Речел, с каждым воспоминанием о той ночи, кода жена принадлежала ему.
Речел уставилась на его ладонь, лежащую на ее груди, затем посмотрела мужу в глаза.
– Это буйвол, – спокойно произнесла она и отступила назад.
Генри посмотрел на свою руку, все еще протянутую вперед и сжимающую воздух. Речел направилась на кухню. Генри почувствовал себя покинутым. Он проглотил комок, застрявший в горле, и пошел вслед за Речел.