Издевательства Дункана было переносить не легче, хотя они были не такими очевидными. Его враждебность выражалась в насмешках и взглядах, полных отвращения, остановить которые не мог даже Лаоклейн. Старый хозяин не хотел видеть ничего хорошего в английской девушке. Ее английская кровь была проклятием, ее красота и обаяние – злом. Он ругался и говорил, что она принесла Атдаиру несчастье, потому что ничего другого от нее ждать нельзя. Взгляд его ярких глаз упрекал ее на каждом шагу. Его глаза были такими же голубыми, а взгляд их таким же осуждающим, как и у его внебрачного сына Руода.
Однажды вечером, когда Дункан уж слишком долго испытывал терпение сына, Лаоклейн заставил его замолчать неожиданным, резким замечанием.
– Хватит, Дункан! Твой язык, такой же злой, как у старой карги, и такой же острый, как лезвие моего топора. Своими шутками ты больше не испортишь ни одного вечера.
В зале наступила почти осязаемая тишина. Старик поднялся, но промолчал, как молчали и все остальные, но своим взглядом послал проклятие на голову Дары.
Ниалл изрубил в крошки кусок овсяного хлеба, раздумывая над тем, надо ли встать на защиту отца или нет. Но он уважал Лаоклейна и понимал, что Дункан сам виноват в том, что его унизили. Все это остановило Ниалла.
И это действительно было унижение. Зал был полон мужчин, каждый из которых осознавал происходящее, за исключением Руода. Его лающий смех обратил на себя внимание. На Руода посмотрели с такой злостью, какой не было даже во взгляде Дункана, смотрящего на Дару. Когда старик покинул зал, мужчины продолжили разговаривать и смеяться, снова был слышен стук кружек.
Дару ошеломил этот случай с Дунканом, и она бросала быстрые взгляды на Лаоклейна. Казалось, его ни в малейшей мере не волновали непредвиденные осложнения. Он шутил с Гервалтом по поводу упрямого жеребенка, который не давал оседлать себя. Любовь, с которой он говорил о лошадях, оживляла его лицо. Дара поняла, что он больше не думает о случае с Дунканом. Она поняла также и то, что он уже не уважает и не любит своего отца так, как это было когда-то в детстве.
Она не знала, почему так происходит. У нее все было по-другому. Ее отец был другим человеком. Он был мужчиной, с которым считались, а Дункан давно подчинился обстоятельствам, не предпринимал ничего, чтобы изменить их.
Лаоклейн поймал один из быстрых взглядов Дары и не отпускал его с усмешкой. Она покраснела, испытывая смешанные чувства, и отвела от него глаза. Какая бы у него ни была причина отругать Дункана, он облегчил затруднительную ситуацию для Дары. Мысль о том, что он мог сделать это специально, отогнала все другие мысли. Дара стала раздумывать над тем, к чему это могло привести.