Балашов напрягал память: в самом деле, когда же он встречал этого косоглазого типа? Никак не мог припомнить. Во-первых, миновало два года. А во-вторых, Балашов мало общался с конвоируемыми, да и общаться-то было некогда: через полутора суток эшелон, принятый в Слониме, разбомбили.
— Я тебя тогда по усам запомнил, — прервал размышления Макаркин. — Они у тебя, как у таракана. Ты меня тогда чуть на тот свет не отправил. Твоя пуля бок саданула. Ладно вскользь, а то бы мне с тобой и посчитаться не пришлось.
«А-а! — наконец вспомнил Балашов. — Теперь ясно».
То была первая ночь после выезда из Слонима, тревожная ночь. Эшелон с заключенными, который конвоировала рота, плелся медленно, часто останавливался. По обеим сторонам насыпи брели беженцы, их было много, кое у кого за плечами виднелись белые узлы. В звездном небе навис нескончаемый гул вражеских самолетов. На западе полыхали зарницы пожаров и слышалась канонада. Старшина сидел у двери на чурбаке и вглядывался в тревожную муть ночи.
Где-то недалеко, на шоссе, раздались взрывы: видно, самолет наугад сбросил бомбы. Эшелон дернулся, остановился. Стоял долго, сказали, что впереди поврежден путь. Занимался рассвет. Беженцы обгоняли эшелон. И вдруг где-то на середине эшелона грохнул выстрел, раздался крик. Балашов выпрыгнул из вагона и побежал, на ходу расстегивая кобуру. Повыскакивали и бойцы караульного взвода. Балашов заметил человека, стремившегося сбросить защелку и открыть теплушку. Торопился, а защелка была крепкой. Тогда человек нырнул под вагон, кинулся к лесу. Старшина стрелял в него, бежал что есть духу, стараясь догнать беглеца. Не догнал. А тот, достигнув опушки леса, погрозил старшине кулаком и исчез. Выяснилось, что заключенный по кличке Варнак, выломал из пола доску, вылез: благо поезд часто останавливался. За ним потянулось еще несколько человек. Варнак решил открыть соседний вагон, в котором был его дружок. Незаметно пробрался на тормозную площадку, кинулся душить задремавшего часового, но тот успел выстрелить. Варнак исчез, а с ним еще несколько человек.
— Ну, что молчишь? — усмехнулся Макаркин. — Или затемнение еще не прошло?
— Варнак?
— То-то! — удовлетворенно произнес Макаркин. — Угадал.
Странно: слышать слышал об этом Варнаке, а увидеть привелось только сейчас. Вот ведь как случается.
Да, Варнак прав: он вовремя смылся. Когда рассвело, «хейнкель», появившийся почему-то с востока, сбросил на эшелон две бомбы, но они упали в стороне. Надо было что-то решать, тем более, что поврежденные пути обещали исправить нескоро. Если и исправят, то надолго ли? Командир роты дал команду разгрузить эшелон, отвести заключенных в лес. Однако было уже поздно. С запада, нарастая, послышался тягучий утробный звук. На голубом небе вспухли, приближаясь, девять зловещих мух — «юнкерсы». Как развивались события дальше, Балашов сейчас помнил смутно: времени прошло порядочно… В память врезался такой эпизод. Балашов широко распахнул дверь и как-то невольно, в силу нервного напряжения, выхватил взглядом только одно лицо: продолговатое, с крупным носом и низким лбом. На этом лице застыла презрительная улыбка.