— Кто же… этого… типа? — медленно выговаривая слова, спросил Басов.
— Каменщика-то? — Березкин, покусывая нижнюю губу, смотрел на экран. — А никто. Если хотите, вот вам пример рисуночного письма, вновь открытого электронной машиной. Вопрос я поставил так: пролилась ли кровь сразу же, как только закончили строить темницу, или много позднее… Каменщик-помните? — спешил, и я подумал, что если кровь попала на незастывшие брызги раствора, то хроноскоп сможет ответить. И он ответил-совместил фигуру каменщика и падающие капли…
— Здорово! — не выдержал Басов. — Вот здорово! Теперь бы про того типа хоть что-нибудь узнать!
— Про того типа, — машинально повторил Березкин. — Значит, темницу спешно заканчивали для раненого… А мы точно установили, что в темнице сидели Пересвет и Владислав. Уж не для них ли старался каменщик?
— Для них, я же говорил-для них, — почти свирепо сказал Басов.
— Можешь считать, что твои вчерашние мысли получили еще одно подтверждение, — чуть иронично, но без улыбки сказал мне Березкин-Хроноскоп проиллюстрировал их. Впишем себе в актив столь выдающееся достижение…
Березкин закурил, глубоко затянулся, а потом швырнул папиросу.
— Знаешь, на сегодня хватит. Не по себе мне что-то…
в которой рассказ о заключительных сеансах хроноскопии содержит также один чрезвычайно «оригинальный» вывод: оказывается, у человечества за всю его многовековую историю сложились не только те традиции, о которых говорилось в главе шестой
Мы с Березкиным возвращались к Луке Матвеевичу молча, думая каждый о своем, а старички краеведы о чем-то шептались позади. Потом они ускорили шаг, догнали нас, и Плахин спросил, не может ли хроноскоп выяснить, как был ранен человек, кровь которого осталась на камнях подземелья.
— Узнать бы, в бою Пересвета ранили или позднее подручные князя постарались, — сказал Плахин, посматривая то на меня, то на хмурого Березкина.
Но по следам крови установить, как был ранен человек, хроноскоп, конечно, не мог.
— А разве Константин Иванович воевал в том году, когда Пересвета и Владислава в темницу засадили? — спросил я в свою очередь.
— Так он почти каждый год с кем-нибудь воевал. И в том году на соседа пошел, да только сосед шибанул его здорово…
Я остановился так внезапно, что Лука Матвеевич едва не наскочил на меня.
— Вот тебе ответ, почему братьев в темницу упрятали, — быстро сказал я Березкину. — Князь их туда после проигранного сражения засадил. Теперь все становится на свое место. Константин Иванович жаждал реванша и требовал от Владислава гигантскую катапульту. Константин Иванович заботился о своей подмоченной славе и требовал хвалебную песнь от Пересвета: раз плохи дела, так пусть хоть песни хороши будут!