А Черкешин… Черкешин вернулся в поварню. Труднее всего сохранять мужество наедине с самим собой, и этого испытания он не выдержал. Вероятно, он пришел с повинной-сломленный, неспособный бороться даже за свою жизнь, никого не застал в поварне, в бессильной ярости изрезал и расшвырял дневники, а потом… Потом он покончил с собой. В поварне произошло не убийство, а самоубийство.
Так представились мне события, случившиеся после гибели шхуны. Быть может, не все рассказанное мною абсолютно точно в деталях, но и Березкин, и пилот, и штурман согласились, что главное подмечено правильно, и лишь версию о самоубийстве мы решили проверить.
Внимательный осмотр скелета-а мы не удосужились раньше тщательно исследовать его-убедил нас, что удар ножом был нанесен не в спину, а в грудь. Среди нас не было криминалистов, способных по характеру повреждения определить, сам ли погибший нанес себе смертельный удар, или удар был нанесен другим. Мы поручили решить эту загадку хроноскопу, и он справился с ней без всякого труда- хроноскоп подтвердил мою версию. Столь же быстро ответил он и на вопрос, тот же человек порезал дневники и покончил с собою или разные люди, — вновь подтвердилось мое предположение…
Готовясь к отлету в Марково, мы, не надеясь на успех, решили все-таки подвергнуть хроноскопии и подсохший пакет, некогда спрятанный Зальцманом. Мы понимали, что многого не добьемся, и стремились выяснить лишь, кому принадлежал пакет. Хроноскоп долго отказывался отвечать, и Березкин настойчиво повторяв вопросы, по-разному их формулируя. Наконец на экране мелькнула расплывчатая фигура. Мы тотчас вспомнили плотного человека с жестким выражением лица-однажды он уже возникал на экране.
— Неужели он? — спросил Березкин.
— По-моему, он, — ответил я. Березкин еще раз уточнил задание, изображение стало немножко яснее.
— Черкешин, — сказал Березкин. — Уверен, что это он. Зальцман прятал не свою тетрадь. Помнишь слова: «придется не церемониться», «цель оправдывает средства» и тому подобное? Это писал Черкешин, задумавший свою авантюру. А когда она провалилась, он из каких-то соображений оставил тетрадь Зальцману, единственному, кто сочувствовал ему. Видимо, он считал, что у того больше надежды спастись. Но Зальцман предпочел спрятать тетрадь.
Предположение это показалось мне убедительным, я согласился с Березкиным. А потом Зальцмана, который так и не узнал, что случилось с изгнанным Черкешиным, до конца дней мучили сомнения, угрызения совести; он не мог решить, правильно они поступили с Черкешиным или неправильно. Дневники свои он потерял, добираясь уже после революции до Краснодара, но решил по памяти восстановить события прошлого, чтобы всем рассказать о случившемся.