А у бабы Кицы, пожалуйста, и на этот счет свое мнение:
– Никанор, будь мужчиной… Послушай меня: женщина сходит с ума, только когда не плачет, а мужчина – только когда кричит… Так что лучше уж ты не кричи, а помоги мне отнести эту миску с голубцами во двор, чтобы поставили их вариться в казан на плиту. Ей-богу, судорога поясницу свела!..
«Ну, как с ней быть, с бабой Кицей! Своими судорогами, говорят, трех попов отправила на тот свет, которые, между прочим, никогда не кричали… Ох, век женщин пришел!..» – И Никанор схватил с пола миску с голубцами и, нахмурившись, быстро вышел из комнаты.
Впрочем, хмурился он только для вида, а про себя был даже рад отдохнуть от словоохотливой своей половины, от бабы Кицы с перчеными ее комментариями, от не дававших ему покоя причитаний Ирины.
Во дворе поискал в карманах спички, вытащил папиросу, закурил:
«Утешу-ка себя папиросой… и заодно над жизнью подумаю!»
Однако и здесь, во дворе, тоже шла своя жизнь, а вместе с нею шли свои разговоры. Старший гробокопатель, как раз хорошенько выпив вина и наевшись досыта голубцов, теперь благодушно настроенный, рассказывал своему более молодому помощнику:
– Так вот, квартирантка наша Женя, зоотехничка, ушла от нас. И не с кем переброситься словом… «Замуж выхожу, дедуня!» – сказала мне…
Никанор старался не вслушиваться в разговоры могильщиков, а сосредоточиться на своем. Конечно, он уже не надеялся воочию увидеть Кручану, слишком тревожил, слишком много значил для него этот человек… Но вот вызвать в своем воображении кого-то попроще, пусть хоть самое плевенькое «видение», – на это он еще, скажем, надеялся… Вон того парня, на кукурузе, с графином вина, обидевшего его своим выкриком: «Да здравствуют, бадя Никанор, твои ямки… до светлой весны!..»
А первый гробокопатель продолжал свой рассказ:
– Сначала ребят было начала приводить к дому, под окна. А я говорю: «Голубушка, дяде не нравится. И тете тоже». Поняла да замуж пошла девка. «Замуж иду, дедуня Горицэ…» – «Что ж, иди, дело хорошее…»
«А может, взять жениха-племянника-моряка? Казалось 0ы, только что бился с ним целый вечер на сговоре… И слова его забавные словно застряли в ушах… „Кручу ли баранку, ласкаю ли красавицу Нину, прежде всего удовольствие получаю… Имею на это полное право!..“ Слова-то вот они, а лицо… не возникает никак!»
И опять первый гробокопатель:
– А моя-то: «На что она, глупая, берет этого, а не того? „Молчи, – говорю, – может, это и есть ее счастье…“
«Хотя бы, на крайний случай, увидеть кассира, старика Костакела… – тоскливо думает Никанор. – Тьфу, не удается никак!.. Эти могильщики со своей квартиранткой – Зинкой-зоотехничкой – заморочили мне мозги!.. Мешают сосредоточиться. А может, я потерял свой редкостный, таинственный дар?… Вот было бы обидно, все же он нравился мне самому…»