В третий раз за ночь Сара проснулась и посмотрела на будильник. Стрелки показывали четыре тринадцать. Дело было не в том, что она боялась пропустить восход солнца, нет, просто сон нес с собой мучительные, какие-то рваные видения. Самих снов она не помнила, но оставалось нервное, взвинченное ощущение, оно подчиняло ее себе, проникая, казалось, в каждую клеточку тела.
Она закрыла глаза, рассчитывая по крайней мере еще на один час сна, каким бы беспокойным он ни оказался. Через пару часов ночь кончилась, серый утренний свет кистью мазнул ее по глазам. Сара уселась в постели, протянула руку к телефону. Уже набрав половину цифр его номера, она спросила себя, что это она делает, не прекращая нажимать кнопки.
– Да? – Голос звучал сонно, но еще до того, как произнести «это я», Сара поняла, что он уже знает.
– Привет, Сара.
Она старалась вслушаться в его интонации, найти в них какие-нибудь сигналы. Но уж слишком заспанным был его голос, она же, как назло, чувствовала себя недостаточно бодрой для того, чтобы хоть о чем-то судить.
– Можно мне зайти к тебе ненадолго? – спросила она. – Тебе нет нужды вставать. Только дверь открой.
– Давай.
В этом слове она тоже не услышала ничего, кроме самого слова. Ни воодушевления, ни предупреждения.
Дом, в котором жил Энтони, стоял еще ближе к океану, чем ее. Воздух здесь был еще более соленым, более влажным – он делал влажным все, с чем соприкасался. Детям запрещают оставлять свои велосипеды под открытым небом – они моментально ржавеют, выходят из строя и начинают фальшивить рояли, и невозможно до блеска надраить машину. Похоже, надвигалось новое ненастье: Калифорния решила, что еще не готова к весне, ей еще не надоели зимние игры.
Подойдя к входной двери, Сара заметила на коньке крыши голубя, внимательным зрачком уставившегося на гостью.
– Знаю, – прошептала она немигающему птичьему взгляду. – Я совсем сошла с ума.
На цыпочках она прокралась в дом и стала осматриваться там с куда большим интересом, чем в тот первый раз, когда Энтони привел ее к себе. В беззвучной неподвижности утра у нее была возможность увидеть его жилище как единое целое. Дом был чисто мужским – повсюду индейские коврики и предметы быта ковбоев, кожаные кушетки и сработанные из толстых досок столы.
Здесь никто не собирался просить прощения за приручение Запада, за добытые там трофеи. В доме пахло тан, будто за ночь до этого здесь был пожар. Почему-то Саре подумалось, что в то время, пока она мерила шагами свою гостиную, он сидел на приступке у камина со стаканом виски в руке. Неслышным шагом она поднялась по лестнице в его спальню. Энтони лежал на спине, глядя на нее из-под полуприкрытых век.