— Лесь… Батюшкой твоим… умоляю… возьми меня…
— Гони его, — буркнул стражник. — Сам, дубина, сбег… а теперь бьется под воротами вторые сутки, как та муха, право слово…
— Дурак, — пробормотал приезжий Лесь, отводя глаза. — Что ж я сделаю теперь…
Оба его спутника молчали. Один таращился на несчастного парня с ужасом и недоумением — другой мерно покачивался в седле, руки его были связаны за спиной, а голова и грудь закрыты балахоном из мешковины, поэтому ни возраст, ни пол пленника не поддавались определению.
Парень в кожаной куртке взвизгнул — его отпихнули с дороги; отброшенный на обочину, он снова получил возможность до хрипоты молить, проклинать и биться о створки ворот.
— Я не пойду, — младший из приезжих нервно попятился от обитой железом двери. Товарищ его был мрачен.
Слуга, данный в сопровождение, презрительно скривил губы:
— С единого раза ничего тебе не станет, дурень… Ежели б с одного раза — так по сотне людей ежедня под воротами… собирались бы… эдак здоровья у господина не хватило бы — со всем миром водиться…
Слуга демонстративно не замечал третьего визитера, того, что явился в гости с мешком на голове. Руки пленнику развязали и обходились вежливенько — но все равно приходилось тащить его чуть ли не волоком. Не желал переставлять ноги, стервец. Или не мог.
…Лет шестнадцать-семнадцать на вид. Это обнаружилось, когда с головы ее стянули мешковину; тонкое серое лицо в дорожках высохших слез. Волосы стянуты были узлом на затылке, и такое впечатление, что не она сама их стянула — чужая рука устроила эту уродливую прическу, заботясь, чтобы ловчее пришелся не голову мешок…
Она сидела в глубоком кресле — там, куда ее усадили. Прежде сутулая спина ее теперь распрямилась — по привычке ли, из остатков ли гордости.
Суетливый писец пристроился на углу стола и нервно тюкнул пером по дну чернильницы. Господин поморщился:
— Так. «Сиятельному князю — лично, в светлые руки… Соболезнуя в скорби, любезный недруг, спешим тем не менее утешить вас, ибо не дикий зверь растерзал дочь вашу Яну… во время конной прогулки, как вы уже, должно быть, в горе вашем уверились… Негоже юным девицам знатного происхождения прогуливаться верхом без надлежащей охраны, а потому, заботясь о мире и спокойствии в Межгорье… о предотвращении кровопролитных распрей… о должном равновесии, а также о собственной безопасности…»
Писец скрипел пером, не поднимая головы. Писец был молод, белобрыс и тощ. И явно чем-то подавлен.
— «…я взял на себя смелость пригласить означенную девицу Яну в замок Оскол с визитом, где и намерен наслаждаться ее обществом приблизительно три недели… причем здоровье и невинность вашей дочери, разумеется, не пострадают. Остаюсь вечно ваш почтительный недруг, Яр Сигги Оскол… Писано от весеннего равноденствия четырнадцатого дня». Точка…