Наш «два-шесть» останавливается у остатков какого-то здания. Я вылезаю наружу, и осматриваю свои машины. Взводные доложили о потерях. Весьма печально: семь человек убито и четверо ранены. Я уже собираюсь доложить о результатах боя комбату, как вдруг мое внимание привлекает сочный русский мат. Интересно, кто это из соратников считает что фалангист живет во грехе с генералом Франко?
А-а, это не соратник. Это волокут кого-то из пленных интернационалистов. Интересно было бы узнать, откуда такой гусь родом?
Я прошу подвести пленного ко мне. Переводчик немедленно передает мою просьбу в виде приказа, и через мгновение пленник уже стоит у брони моего «стального коня». Ах, черт, глаза пылью запорошило, ничего не видать. Вытираю лицо, и… Нет! Неужели?! Чудны дела Твои, Господи!
— К… Ковалев? Ковалев — это ты?
Пленник с видимым трудом поднимает голову:
— А, Соколов. Гляди, где свидеться довелось…
Мгновенно поворачиваюсь к переводчику:
— Господин лейтенант! Этого обыскать, оружие забрать, остальное — мне. И отпустите его: он же на ногах-то не стоит, куда ему бежать?
Через минуту мой бывший однокашник уже сидит под броней в тенечке. Нет, подумать только: Лешка Ковалев, с которым я семь лет сидел за одной партой и здесь, да еще и мой враг.
— Папиросу хочешь?
— А? Ну, давай.
Мы закуриваем. Меня распирает от любопытства:
— Слушай, а как ты жил все это время? И вообще: какого черта тебя сюда занесло? Ты что, иудей?
Он не успевает ответить, как за моей спиной раздается голос о. Михаила:
— Кто иудей?
Я круто оборачиваюсь. Так и есть, пожаловали. О. Михаил с двумя своими иноками. Он внимательно разглядывает Ковалева и, ни к кому конкретно не обращаясь, спрашивает:
— Почему пленный не связан и без охраны?
— Батюшка, — я заискивающе смотрю ему прямо в глаза, батюшка. — Дозвольте с этим с глазу на глаз побеседовать. Знакомый мой оказался.
— Знако-о-омый? — тянет отец Михаил, чуть насмешливо. — Интересные у тебя знакомства, сыне.
Вот зараза. Все ему раньше всех знать надо. Но если я хочу сохранить однокашнику жизнь (а я, кажется, именно этого и хочу), то надо держать себя вежливо и спокойно.
— Вместе в гимназии учились, отче. За одной партой семь лет сидели. — Я делаю еще один реверанс в сторону батальон-иерарха. — По Закону Божьему у него всегда «отлично» было.
Отче Михаил внезапно словно теряет интерес к Ковалеву. Он поощрительно басит:
— Ну что ж, если из заблудших, да обманутых — поговори, сыне. Даст Бог — на путь истинный наставишь…
Ну что ж, будем наставлять на путь истинный…
— Алексей, как тебя угораздило сюда попасть? Да не бойся, ты, говори, как есть. Я потом подумаю, как и что батальон-иерарху доложить.