Его жена, особа почти одних лет с ним, налила нам вина и поставила перед нами тарелку с сандвичами, колбасой и ветчиной. Сандвичи, впрочем, имели очень аппетитный вид, и это отчасти примирило меня с нею. На ней было черное шелковое платье, черная брошь и черные же браслеты. Остальные присутствующие - человек пять-шесть - были тоже в черном. Один из них был еще меньше ростом и еще старше, чем юбиляр, другие могли иметь лет сорок-пятьдесят.
- Ваши родственники? - спросил я господина Лауренца.
- Нет. Вот только тот - одноглазый - мой сын. Остальные - мои служащие.
Итак, это были его служащие! Таким образом, мое предположение, что господин Лауренц был звездою сцены, оказалось неверным. Но в таком случае откуда же он получил все эти великолепные венки? Я прочел посвящения на шелковых лентах. На одной - черно-бело-красной - ленте было напечатано: "нашему храброму начальнику. Верные гренадеры крепости С.-Себастьян" Стало быть, он был гарнизонный командир! На другой ленте я прочел: "Избиратели в рейхстаг от христианского центрального комитета". Значит, он играл роль в политике! "Величайшему Лоэнгрину всех времен..." Итак, он все-таки был оперный певец! "Незабвенному коллеге. Берлинский клуб печати." К тому же еще и человек пера?... "светочу немеукой науки, украшению немецкого гражданства. Союз сободомыслящих." Поистине, выдающийся человек этот господин лауренц! Мне сделалось стыдно, что я никогда не слыхал о нем. Красная, как кровь, лента имела надпись: "певцу свободы - люди труда". На другой - зеленой можно было прочесть: "Моему дорогому другу и соратнику. Штеккер, придворный проповедник".
Что это был за редкий человек, который знал и умел все и пользовался одинаковым почетом во всех сферах и областях? Посреди стены висела огромная лента с тремя вескими словами: "Величайшему сыну Германии..."
- Извините меня, господин Лауренц, - скромно начал я, - я глубоко несчастлив, что до сих пор ничего не слыхал о вас. Могу я предложить вам вопрос?
- Конечно! - промолвил весело лауренц.
- Какой, собственно, юбилей празднуете вы сегодня в таком восхитительно-тесном семейном кругу?
- Стотысячный! - ответил Лауренц.
- Стотысячный? Спросил я.
- Стотысячный! - повторил Лауренц и плюнул мне на сапог.
- Стотысячный!... - задумчиво произнес одноглазый сын. Стотысячный!...
- Стотысячный!... - повторила госпожа Лауренц. - Могу я налить вам еще стакан вина?
- Стотысячный! - сказал Лауренц еще раз. - Не правда ли, хорошенькое число?
- Очень хорошенькое! - сказал я.
- В самом деле, это очень хорошенькое число! - сказал Фриц беккерс. Он встал и поднял свой стакан. - Сто тысяч. Исключительно прекрасное число. Сто тысяч. Вы подумайте только.