…Старшина Степан Нефедов поднял голову. В коридоре простучали шаги, дверь приоткрылась и в нее просунулась голова Сашки Ерохина из комендантского взвода.
– Товарищ старшина, я вам принес… Водки, как просили.
Нефедов принял газетный сверток, развернул бумагу, поставил на стол зеленую бутылку. Нашарил на полке пыльный стакан, протер рукавом. Содрал пробку с бутылки и налил водки сразу по рубчик. Поднял стакан и с выдохом проглотил обжигающую жидкость в три глотка. Закашлялся и вытер глаза.
Не пил Степанс самой юности. Вначала запрещал дед, потом отучил Сурраль, говоривший, что пьяного в лесу по запаху не найдет только слепой безногий волк. На войне тоже как-то не до того было. Но сейчас старшина пил водку, словно в стакане была обычная вода. Пил, и легче ему не становилось.
За окном смеркалось. Уже давно простучал колесами и ушел эшелон, увозя конвойную команду. Начальник эшелона сунулся было к коменданту, но Ерохин его не пустил, как тот ни ругался и ни грозил рапортом по начальству. Под конец приезжий покрыл всех матом и уехал ни с чем.
Степан сидел и глядел на пустую бутылку. Мыслей не было, только тяжесть где-то там, на месте сердца. Поэтому он и не услышал сразу, как бесшумно отворилась обычно скрипучая дверь. Обернулся, роняя стул, только тогда, когда на плечо легла узкая ладонь.
– Ты разве совсем постарел, ученик, что разрешаешь так подкрадываться?
– Сурраль…
Альв обошел комнату, сел напротив Степана. Брезгливо тронул пальцем бутылку.
– Легче стало?
Нефедов опустил голову.
– Дед у меня, Сурраль…
– Знаю, – перебил его альв, – потому и пришел. Держи. Это твое.
Он положил на стол замшевый мешочек. Потом поднялся и пошел к двери. Уже взявшись за ручку, сказал, не оборачиваясь:
– Сегодня думай сердцем, Степан. Сегодня можно. А завтра – уже нет. Я тебя хорошо научил. Такие как ты, воюют всю жизнь.
И исчез, как будто растворился во тьме коридора.
– Сурраль! – Степан кинулся следом, распахнул дверь. Никого.
Он вернулся и взял в руки мешочек. Потом развязал его и достал оттуда скрученный в трубку листок бумаги и коробочку.
Медленно развернул записку.
"Здравствуй, Степан!
Чую, что больше нам с тобой не свидеться. Знаю, что воевал ты все это время честно, как я учил, да и отец бы твой гордился, будь он сейчас жив. А по мне не грусти – это сколь же можно небо-то коптить? Тебя вырастил, пора и честь знать. Об одном жалею – что не довелось мне тебя обнять, пока старые кости еще носят. Ну, это ничего.
Передаю тебе, внук, награду твою. Десять лет без малого, почитай, она тебя ждала – еще с первой похоронки, которую мы с бабкой на тебя получили. Так и лежала в красном углу. Думал – вернешься, а я ее тебе за столом накрытым и вручу при всей родне. Но теперь уж держи ее и надень сам. Заслужил, внук. Считай, и от меня тебе эта награда.