– О нет, – все так же шепотом возразила Морриган. – Это живой самец.
Неожиданно она схватила Роуан за плечи.
Мона и Мэри-Джейн поспешили на помощь и мягко отвели ее руки.
Майкл уже был на ногах. Боже, это создание уже сравнялось с ним ростом. У девочки лицо Моны, но это не Мона, нет-нет, вовсе не Мона.
– Этот запах сводит меня с ума, – прошептала она. – Вы держите все в тайне от меня? Почему?
– Дай им время все объяснить, – просила Мона. – Морриган, прекрати все это, послушай меня.
Она взяла руки девушки в свои и крепко их сжала. Мэри-Джейн, стоя на цыпочках, уговаривала Морриган по-своему:
– Теперь ты должна остыть, длинная жердина, и дать им возможность выложить нам всю историю.
– Вы не понимаете, – сказала Морриган внезапно низким голосом. Она взглянула на Майкла, затем на Роуан, и из огромных зеленых глаз градом хлынули слезы. – Это самец, неужели вы не понимаете? Это самец для меня! Мама, ты можешь уловить этот запах! Мама, скажи мне правду! – Она уже перешла на крик. – Мама, пожалуйста, я не могу больше выносить все это!
Звук ее рыданий походил на грохот камня, катящегося вниз по лестнице. Лицо исказила мука, высокое угловатое тело пошатывалось и слегка согнулось. Она безропотно позволила двум спутницам обнять себя и удержать от падения.
– Давай заберем ее теперь, – сказала Мэри-Джейн.
– Только ничего не делайте с ней, вы должны поклясться, – умоляла Мона. – Мы соберемся и все обсудим. И мы будем…
– Скажите мне, – прошептала потрясенная девушка. – Скажите мне, где он?
Роуан подтолкнула Майкла к лифту и потянула на себя старинную деревянную дверь.
– Входи.
Последнее, что он увидел, прислонившись спиной к задней стенке кабины, были хорошенькие платьица трех женщин, помчавшихся вверх по лестнице.
Он лежал на кровати.
– Не думай об этом теперь, не думай, – уговаривала Роуан.
Мокрая тряпка – он чувствовал себя точно как мокрая тряпка. Ему это не нравилось.
– Я не собираюсь умирать, – тихо сказал он.
Но какие усилия потребовались, чтобы произнести эти слова! Было ли это снова поражение, было ли это ужасное поражение, и основы нормального мира действительно рушились, а будущее представлялось в самых мрачных тонах? Или это было что-то такое, что они могли объять и хранить, что-то такое, с чем можно было согласиться, не рискуя разрушить разум?
– Что мы должны делать? – прошептала она.
– Это ты спрашиваешь меня? Ты? Что нам делать?
Он повернулся на бок. Боль стала немного слабее. Он был мокрый от пота и презирал свою слабость, испытывая отвращение к самому себе и к исходящему от тела жуткому запаху. И где они – эти три красавицы?