Самая сообразительная из окружавших девушку матрон приняла из рук Филиппа венец и возложила его на белокурую головку избранницы.
Главный герольд наконец опомнился и, силясь перекричать громогласные здравицы и шквал рукоплесканий, сипло заорал:
— Слава Анне Юлии Римской, королеве любви и красоты!
Таково было достойное завершение первого дня турнира.
Глава XXXIV
Королева любви и красоты предъявляет претензии на галльский престол
К вечеру Памплона как с ума сошла. На улицах и площадях столицы целую ночь не стихало веселье. Простые наваррцы вовсю праздновали восемнадцатилетие своей наследной принцессы. Возбужденные ратным зрелищем и подогретые вином горожане разошлись не на шутку. Они не ограничились одними лишь невинными забавами: то тут, то там дело, знай, доходило до рукоприкладства относительно лиц, заподозренных в симпатии к иезуитам, а сотня сорвиголов разгромила и сожгла дотла таверну, которую, на беду ее хозяина, почему-то облюбовали рыцари Сердца Иисусова. Когда утром следующего дня королю доложили о последствиях народных гуляний, бедный дон Александр за голову схватился.
Благо к этому времени все высокие гости уже были во дворце, где после продолжительного перерыва на отдых состоялся пир. Филипп явился на него свежий, взбодренный недавним купанием; но стоило ему сделать глоток вина, как на него с новой силой навалилась усталость, и едва начался пир, он с таким нетерпением ожидал его окончания, что почти ничего не съел.
Сегодняшние состязания отбили аппетит также и у Маргариты. Она вообще не соизволила явиться к праздничному столу, ссылаясь на плохое самочувствие, чему Филипп охотно поверил. Прекрасно знали о причине ее недомогания и остальные гости. Кое-кто даже мысленно упрекал Филиппа за проявленную невежливость в отношении хозяйки празднеств, однако большинство склонялось к мысли, что Филипп сделал удачный выбор, выказав почтение императорской дочери, чей род правил Италией еще в те времена, когда весь остальной мир прозябал в варварстве.
Сам Филипп был просто очарован юной принцессой. Его приятно поразил ее гибкий мальчишеский ум, сочетавший в себе детскую непосредственность с вполне зрелой рассудительностью и начисто лишенный той специфической женской практичности, которая подчас вызывала у Филиппа раздражение. Вскоре между ними завязался такой оживленный разговор, что на губах у присутствующих начали появляться понимающие улыбки.
Впрочем, ни обстоятельства, ни состояние духа Филиппа не располагали его к активным ухаживаниям. К тому же в поведении Анны не было и намека на жеманность или кокетство, она держалась с ним скорее как со старшим товарищем, а не как с представителем противоположного пола. Большей частью их разговор носил нейтральный характер, а если и касался взаимоотношений мужчин и женщин, то опосредствовано. Так, например, Анна спросила, кого из дам он желал бы видеть в ее свите в течение четырех последующих дней, и Филипп с удовольствием назвал имя Бланки Кастильской, прочие же кандидатуры оставил на усмотрение самой королевы. Анна одобрила его выбор, с каким-то странным выражением заметив, что у него, мол, губа не дура, а затем пообещала, что в ее окружении каракатиц не будет — только хорошенькие девушки.