На этот раз ему быстро удалось расстегнуть корсаж и обнажить ее плечи и грудь. Поначалу Бланка не могла собраться с силами для решительного отпора, памятуя угрозу Филиппа изнасиловать ее, а чуть погодя ей пришлось направить все свои усилия на то, чтобы преодолеть дикое возбуждение, вмиг поднявшееся в ней от легоньких, но бесконечно нежных прикосновений к ее коже его пальцев и губ.
— Не надо… прошу тебя… — умоляюще прошептала она.
— Неужели я чем-то хуже твоего Монтини? — спросил Филипп, страстно глядя ей в глаза. — Скажи: чем?
Бланка до боли закусила губу, еле сдерживаясь, чтобы не выкрикнуть: «Да ничем!» — и самой поцеловать его.
Филипп прижал голову Бланки к своей груди и зарылся лицом в ее душистых волосах. Она тихо постанывала в истоме, а ее руки все крепче обвивались вокруг его туловища. Наконец Филипп поднял к себе ее лицо и пылко прошептал:
— Я люблю тебя, Бланка. В самом деле люблю. Я так жалею, что мы не поженились… А ты любишь меня?
Вместо ответа она закрыла подернутые поволокой карие глаза и чуть разжала губы. Наклонив голову, Филипп коснулся их своими губами — а мгновение спустя они слились воедино в жарком поцелуе.
Целовалась Бланка умело (в этом Монтини нельзя было упрекнуть), а ее губы были так сладки, что Филипп совсем одурел. Он опрокинул ее навзничь и, не обращая внимания на протестующие возгласы, отчаянные мольбы и угрозы, запустил свои руки ей под юбки. При этом обнаженная правая нога Бланки оказалась меж ног у Филиппа, и, скорее машинально, чем осознанно, она пнула коленом ему в пах.
Удар вышел не очень сильным, но вполне достаточным, чтобы Филипп, взвыв от боли, сложился пополам и бухнулся с дивана на пол. Бланка приняла сидячее положение, одернула платье и прикрыла обнаженную грудь.
— Коломба! — громко позвала она.
Тотчас в комнату вбежала молоденькая горничная. Она плотно сжимала тонкие губы, ее смуглое лицо искажала гримаса едва сдерживаемого смеха, а большие черные глаза лучились весельем. Она явно была в курсе всего происходящего.
— Коломба, золотко, — сказала ей Бланка. — Господин принц собирается уходить. Проводи его, чтобы не заблудился.
Тем временем Филипп поднялся на ноги, но полностью выпрямиться еще не мог. На лице его отражалась адская смесь чувств — боли, досады, растерянности и недоумения. Горничная прыснула смехом и с издевкой заметила:
— Мне сдается, монсиньор, вам срочно надобно кой-куды сходить.
— Да иди ты туды!.. — простонал он и пулей вылетел из покоев Бланки.
«Этот Монтини — наглец, каких еще свет не видел, — раздраженно думал Филипп, несясь по темному коридору галереи, соединявшей северную башню с восточной, где располагались его покои. — Когда-нибудь он доиграется, что я его порешу. И очень скоро…»