— Хорошо, дон Антонио, — сказала Бланка. — Я подумаю.
К сожалению, этот разговор так и остался лишь разговором, и предложенный падре Антонио план не был приведен в исполнение. Дальнейшее поведение Бланки не поддается никакому логическому объяснению. Впервые в своей жизни она лицом к лицу столкнулась с людской подлостью, и человек, который так жестоко, так коварно и вероломно обошелся с ней, был ее родной отец. Отец, которого она глубоко уважала, которым она искренне восхищалась, который всегда и во всем был для нее примером… Жестокое разочарование постигло юную шестнадцатилетнюю принцессу — не по годам умную и рассудительную девушку, но еще не подготовленную к встрече с суровой действительностью. Ее душа была по-детски чиста и непорочна, а сердце ранимое, и это ужасающее открытие напрочь парализовало ее волю, лишило ее сил и всяческого желания бороться за себя, за свое счастье…
С крушением идеала, которым был для нее отец, Бланка потеряла почву под ногами. Ей стало безразличным ее же собственное будущее, ей было все равно, что готовит ей день грядущий, она вообще не хотела жить. И когда накануне свадьбы к ней явился падре Антонио, чтобы узнать о ее решении, Бланка отказалась с ним встретиться и лишь велела передать ему короткое «нет».
А на следующее утро она безропотно пошла под венец, все плыло вокруг нее, как в тумане, губы ее сами по себе отрешенно промолвили: «да», — и она стала женой графа Бискайского. И только ночью, на брачном ложе, когда острая боль пробудила ее от этого жуткого полусна, Бланка с ужасом осознала, чтó она натворила…
Филипп прибыл в Толедо на второй день после свадьбы Бланки, когда она уже готовилась к отъезду в Наварру. До глубины души оскорбленый тем, что Бланка отвергла план падре Антонио, он даже не захотел попрощаться с ней и сразу бросился искать утешения в объятиях Норы, наскоро убедив себя в том, что именно она, а не ее старшая сестра, лучше всех на свете.
Теперь Филипп ни от кого не скрывал своей связи с Норой и в ответ на замечание короля, высказанное, кстати, в весьма мягкой форме, он очень грубо огрызнулся: дескать, это его личное дело, как он ухаживает за своей будущей женой, и даже его будущий тесть не вправе совать свой нос в их постель. Дон Фернандо был немало смущен такой резкой и откровенно циничной отповедью, но молча проглотил оскорбление, чувствуя свою вину перед Филиппом.
Впрочем, надо отдать должное Филиппу: не собираясь скрывать эту связь, он, вместе с тем, не афишировал ее. К его большому удивлению, двор весьма скептически отнесся к слухам о грехопадении младшей дочери короля, и мало кто в это поверил. А тесную дружбу между ней и Филиппом придворные объясняли тем, что оба были очень привязаны к Бланке и, грустя по ней, находили отраду в обществе друг друга.