Но были и совершенно конкретные дела, в которых никак нельзя было врать, мистифицировать и притворяться. Лето прошло в обычной летней расслабленности, а теперь ей нужно было принимать фонд. Это означало всё-всё проверить, все-все папки с рисунками перебрать и составить базу данных – полный перечень всех картин, в залах, в хранении, на выставках и во дворцах.
На первый взгляд это вроде бы нетрудно. Каждая стена в Эрмитаже была расписана, то есть имелась фотография, по которой можно было посмотреть, где какая картина висит. И во дворцах тоже были фотографии. Но в зале Меншиковс-кого дворца Соня не обнаружила «Портрет генерала Горчакова» кисти неизвестного художника и была в ужасе, в ужасе – ГДЕ КАРТИНА?! Князев ее утешал, как мог. Сказал – может, если портрет написал неизвестный художник, так никто и не поймет, что картины нет?..
– Ты дурачок, – Соня засмеялась сквозь слезы.
Спустя день «Портрет генерала Горчакова» нашелся в фонде, на самой верхней полке стеллажа. Очевидно, дама-хранитель зачем-то сняла портрет, положила в хранение и забыла… Ох!..
Соне было бы гораздо легче, если бы ей пришлось принимать фонд у живого хранителя, то есть у живого человека, то есть если бы строгая дама была жива… Но строгая дама умерла, умерла внезапно, и теперь у Сони каждый день возникало множество вопросов, на которые некому было дать ответ.
– Скажи своему начальству, – посоветовал Князев.
– Ты что, не понимаешь? – удивилась Соня. – Это нельзя, невозможно…
Князев, конечно, понимал – пожаловаться начальству, что строгая дама содержала фонд не в порядке, было нельзя, невозможно. Хотя не в порядке было все.
Для выставки в Петергофе нужно было отобрать картины и рисунки. Составить список, к каждой картине и каждому рисунку написать карточку – что изображено, подробно, размер. Получить разрешение реставраторов, что картины и рисунки можно выносить из Эрмитажа, каждую картину и каждый рисунок. Нужно было сфотографировать картины и рисунки. Нужно было написать статью о выставке или хотя бы буклет…
Теперь они с Князевым встречались по будням – раз в неделю. Соня не могла в субботу, не могла в воскресенье – хоть они и не разговаривали с Алексеем Юрьевичем, исчезнуть в выходной день было немыслимо. Случались дни, когда Соня официально имела право не находиться в Эрмитаже, она и не находилась, в смысле терялась, пропадала… Считалось, что она курсирует между Эрмитажем, Меншиковским дворцом, Петергофом и фондохранилищем в Старой деревне. На самом деле Соня курсировала между Эрмитажем и квартирой Диккенса на Фонтанке или между Меншиковским дворцом и квартирой на Фонтанке, и это всегда было нервно-суетливо и оставляло чувство «все пропало» – она не успевала работать и не успевала любить… А в Старой деревне, куда нужно было полдня добираться по пробкам, она не появилась ни разу…