Головин с Диккенсом дружили-дружили, а потом как-то растерялись, хотя найти Головина было совсем не трудно – в Петербурге все знали, кто такой Головин, и найти Диккенса было совсем не трудно – все эти годы он работал в той самой физико-математической школе, где когда-то они с Головиным учились. Ни разрыва отношений, ни глупостей, вроде того, что богатые не хотят дружить с небогатыми, ни малейшего недоброжелательства к удачливому дружку в их истории не было, просто в какой-то момент Головин с Диккенсом перестали совпадать и с тех пор больше уже не совпали.
Долгая учительская практика наложила на милое Гриш-кино лицо легкий отпечаток брюзгливого удивления, что-то вроде «ну-ну, посмотрим, что ты мне тут навалял…», а в остальном он был все тот же полноватый и мягкий, как телеви-чок, Диккенс, вымазанный мелом, словно еще не окончил школу. Перемещался по городу на велосипеде, ходил с учениками в походы, наслаждался контрольными и олимпиадами и был на редкость счастливым человеком.
Гришка Диккенс прошел мимо, тактично отвел глаза в сторону.
– Диккенс! – позвала Соня. – Не нужно тактично притворяться, что это не ты.
– Соня. Сколько лет, столько зим, то есть столько зим, сколько лет… Ты… вы торопитесь? Может, зайдете? Чаю там или… – растерянно забормотал Диккенс.
Они и зашли чаю попить, а получилось – или.
В коридоре на Соню упали лыжи. Лыж у Диккенса было много – горные, беговые и широкие экспедиционные лыжи для походов. На Соню упали горные. Горные лыжи, вернее, одна лыжа. Горная лыжа больно ударила Соню креплениями по плечу, Диккенс засуетился, а Князев от смущения повел себя с Соней по-хозяйски небрежно, сказал «ничего, ерунда, даже синяка не будет».
Оставив их в комнате, Диккенс долго возился на кухне с чаем, а войдя к ним с подносом с синими кобальтовыми чашками, застал своих гостей не то чтобы совсем уж в неловком положении, но кое о чем догадался, – если люди ТАК держатся за руки, ТАК смотрят друг на друга и ТАК тоскливо на него, Гришку Диккенса, то зачем им чай в синих кобальтовых чашках? Диккенс тихонечко покашлял и сказал:
– Мне тут… э-э… срочно надо…
Когда спустя пару часов Диккенс вернулся к себе домой, гости чинно сидели на диване, и они все вместе стали пить чай из кобальтовых чашек.
Стыдно, очень стыдно, очень-очень стыдно, но Соня совсем потеряла голову и так, без головы, через неделю попросила ключи у Диккенса. Сказала, что Князев – ее любовь с детского сада, неожиданно приехал из… из Таиланда. Почему из Таиланда, неизвестно, но чего не скажешь без головы?.. И с тех пор с разными вариациями повторялся один и тот же разговор. И каждый раз Диккенс уступал Соне – он только своих учеников держал в строгости, а в нерабочей обстановке любил, когда им руководят.