– Я думаю о малыше Кита. Какая у него страшная жизнь, если сравнить с нашим Уильямом Уолтером.
Через неделю Джесс начал возить кору дуба из леса на кожевенный заводик в Чепсуорт-Бридж. В первый день он сделал три ездки и возвращался домой через Хантлип, когда услышал шум в Коллоу-Форд. Он соскочил с повозки и поспешил вниз вдоль Уайти-Лейн. Мимо него в темноте пробежали несколько мальчишек. Они вертели деревянные хлопушки и стучали банками, полными камней.
Возле домика Кита собралась толпа человек в двадцать-тридцать. Они стучали в дверь и в окна, закрытые ставнями, гремели кастрюлями и крышками от кастрюль. Они требовали, чтобы к ним вышел Кит. Некоторые принесли с собой на шестах фонари. При их свете Джесс увидел Эмери Престона, хозяина «Розы и короны».
Джесс начал расспрашивать Уилла Пентленда, который стоял в дверях своей кузницы. Пентленд с одобрением смотрел на бушующий народ.
– Что он сделал? – повторил Уилл. – Чего он только не делал! Пришел в «Розу и корону» и ударил старую миссис Престон о стенку, потому что она не отпустила ему выпивку в кредит. Вот что он сделал. Бедной старухе почти восемьдесят три года! Если бы мне представилась такая возможность, я бы прибил его. Но Эмери сам должен сделать это. Он ему покажет!
Кто-то притащил обрубок бревна и дал его Эмери. Он приказал толпе отойти назад и начал выбивать дверь. После первого удара все затихли и смотрели, как действует Эмери. Вторым ударом он пробил дверь, и бревно застряло в дырке. Когда Эмери попытался вытащить его, верхнее окошко резко отворилось, и Кит выглянул из него.
– Я не выйду наружу! А вы не войдете внутрь! Я об этом позабочусь!
Он вернулся в комнату, но сразу же снова высунулся из окошка. Кит держал над головами собравшихся своего годовалого сына.
– Если вы еще раз подойдете к двери, я брошу мальчишку на булыжники! Я это сделаю! Черт бы вас побрал, вы меня знаете! Эмери Престон, ты будешь в этом виноват, поэтому тебе лучше не пытаться выбивать мою дверь!
Толпа замерла. Их поднятые вверх лица странным образом походили одно на другое – ужас сделал их похожими. Никто не двигался. Ребенок в коротенькой рубашечке из хлопка и с тонкой пеленкой бил голыми ножками в воздухе, его тонкие ручки маленькими кулачками молотили воздух. При свете фонарей личико малыша, казалось, состояло из одних глаз – круглых, темных и глубоких. Он смотрел на толпу, стоящую внизу. Когда его отец как следует встряхнул его и поднял еще выше, малыш завопил тонким голосом. Его было трудно услышать: такой жалобный усталый голосок.