Берт стащил с себя куртку и закутал в нее Уильяма. Он стоял, держа парнишку на руках.
– Ты умеешь быстро бегать? – спросил у Роджера. – Тогда беги домой и скажи матери, чтобы она согрела постель для этого «утопленника», и чтобы она приготовила ему какое-нибудь горячее питье.
Роджер убежал, за ним последовал Берт, крепко прижав к груди Уильяма. Остальные ребята рысцой бежали вслед. Но когда они прибыли домой и мать вышла им навстречу, Бетони быстро куда-то испарилась. По лестнице она взобралась наверх на сеновал.
Там она постаралась спрятаться между утрамбованными кипами сена. На сеновале было тепло и сухо, пахло летом – клевером и солнцем. Она подобрала ноги и крепко обхватила себя руками, положив подбородок на колени. Плотно вжавшись между двумя кипами сена, она чувствовала себя орешком в скорлупке и блаженствовала в тепле и темноте.
Бетони не спала, но ей, как во сне, представлялись картины весны и солнечного света. Ей казалось, что она едет куда-то, сидя на отцовских плечах. Они шли между цветущими яблонями, и белые и розовые цветы достигали высокого синего неба. Она их видела и касалась кончиками загорелых пальцев, и на них оставалась желтая пыльца.
Потом Бетони почувствовала, как она сползает с плеч отца, она уже у него на спине… И когда она сползала дальше, то увидела ужасный шрам у него на шее. Там когда-то был сильный ожог, настолько сильный, что остались рытвины глубоко под кожей. Отец всегда говорил ей, что ему уже не больно. Он даже временами вообще забывал об этом шраме. Но не Бетони. Когда она видела этот шрам, сквозь ее мозг и тело пробегала молния ужаса и сочувствия. Она никогда не забывала об этом.
Снизу ей что-то кричала Дженни. Она звала ее домой.
– Бетони-и-и. Ты на сеновале, да? Бетони! Тебя мама зовет!
Бетони не двигалась. В висках у нее стучало. Потом Дженни ушла и наступила страшная тишина.
Затем она услышала голос отца. На этот раз у нее просто вспыхнуло пламя в сердце. Бетони пошевелилась, и кипа сена покачнулась и упала на пол. Отец услышал стук и еще раз, более строгим голосом позвал ее.
– Бетони! Я знаю, что ты наверху. Сейчас же спускайся. Ты себя ведешь как жалкая трусишка!
Послышался звук и звяканье ручки ведра, затем отец начал качать воду.
– Как хочешь, – крикнул он ей. – Хочешь помирать с голоду – твое дело!
Она слышала его прихрамывающую походку, когда он шагал по булыжникам, слышала, как со стуком за ним захлопнулась дверь дома. Бетони подумала, что теперь, уж точно, его не волновало – жива она или нет. Он оставил ее одну здесь в темноте, в голоде и холоде, на съедение крысам!