— В самом деле?
— Из-за недоразумения наш багаж отослали не по тому адресу, в другой конец Лондона. Мы отправились туда на наемном экипаже, но, когда проезжали по этой улице, я вспомнил, что, по словам мисс Квиллиам, она прежде здесь жила. Матушка очень устала, поэтому я остановил карету, чтобы спросить, нельзя ли здесь переночевать.
— Очень хорошо, — кивнула миссис Малатратт, и я, испытывая одновременно торжество и стыд (уж очень легко лилась с моего языка ложь), понял, что пусть не обманул ее, но представил объяснение, какое как раз и требовалось. — Но, простите, с поисками мисс Квиллиам я ничем вам не помогу. Как вы сказали, она покинула Момпессон-Парк прошлым летом — в конце июля, если не ошибаюсь, — и провела у меня ночь или две. Уезжая, она сказала, что сообщит адрес, куда пересылать письма, но так и не сообщила.
Значит, вам о ней ничего не известно?
— Только то, что она была здесь всего лишь две недели назад — просила меня еще немного подержать у себя два ее сундука. Я была рада ей услужить. Адреса она не оставила, но, если я правильно ее поняла, она поселилась в другом конце города.
В Вест-Энде! Я испуганно повернулся к матушке. Она не поднимала глаз, однако я поймал выразительный, но непонятный взгляд служанки. Потом та посмотрела на хозяйку — как мне показалось, с робостью и неприязнью.
Миссис Малатратт глядела оценивающе.
— Если желаете здесь переночевать, я могу сдать вам комнату, но только до завтра. Это будет стоить три шиллинга.
Я знал, что мы могли бы устроиться где-нибудь за шиллинг или восемнадцать пенсов, но искать другое пристанище было уже поздно. Матушка все так же прятала лицо в ладонях, поэтому я решился.
— Плата вперед, — добавила миссис Малатратт.
Я порылся в матушкином ридикюле и под записной книжкой и таинственной связкой бумаг нашел несколько оставшихся монет.
— Проводи их в Голубую комнату, Нэнси. — С легким кивком миссис Малатратт величественно удалилась.
Я помог матушке подняться на ноги, и мы последовали за служанкой в назначенную нам комнату — красиво обставленную, с большой кроватью и нарядными дамастными занавесками.
Нэнси отвела меня в сторону и вполголоса спросила, не принести ли нам чего-нибудь поесть. Потом шепнула:
— Это была неправда, то, что она сказала.
— О чем вы?
— И это неподходящее место для вас и вашей маменьки. Сказала бы больше, да не смею. — Она выскользнула из комнаты. Вскоре она принесла нам немного хлеба и молока, но, словно бы раскаиваясь в своей откровенности, избегала моего взгляда и поспешила уйти.
С трудом я уговорил матушку немного поесть, но не смог помешать ей снова заговорить о предательстве Биссетт.