Воспоминания охотничьей собаки (Эльберд) - страница 41

Кстати, о кукурузе. И, кстати, о моем старинном «приятеле» — матером секаче.

На одной лесной опушке люди из ближнего села (не помню его названия) за месяц до уборки огородили небольшое кукурузное поле металлической сеткой. Думали, хоть на этот раз уберегут урожай от диких свиней. И, когда ставили последний участок ограды, не знали, что заперли внутри целую ораву этих длиннорылых, которые не успели с утра пораньше перебежать в лес. Так они и провели свой бархатный сезон среди сочных стеблей кукурузы. (А я еще думала: куда это запропал мой матерый). Когда люди потом увидели, во что превратилось поле, — оно было похоже на голову Палыча: по краям еще что-то растет, а посередине лысина, — они пришли в ярость. Наступило время жатвы, но кабаны ее уже провели. Пожали плоды человеческого труда.

Чуть не полсела устраивало гай на кукурузном поле. Зверей гнали к двум разобранным секциям ограды. Три большие свиньи, старый секач и еще четыре, дальше еще четыре и еще, кажется, четыре поросенка, а на каждую голову было, наверное, по три ружейных ствола. Под крики людей, под лай собак, под гром выстрелов вихрем пронеслось через проем в сетке отъевшееся и погрузневшее стадо. На месте побоища остался… только один подсвинок! Вся прочая компания благополучно канула в лесные дебри.

Более жалкой охотничьей истории я не знаю. Но она правдива не меньше, чем любая другая.

А нынешнее лето проходит скучно. Ничего интересного не случается. Палыч все больше спит. Да и я тоже. Федька снова исчез.

Сегодня проезжал мимо и останавливался около нас Директор вместе с Лесничим и большим охотничьим человеком, которого зовут Чегетович. От них сильно пахло свежей рыбой. Чегетович погладил меня и сказал с обычным балкарским акцентом:

— Картечь сильно старый стал. Авторитетни был собак. Принципиальни. Больше на охота не пойдет. Разве кабана погонит? Чертова два!

— Не «чертова два», дорогой, а «черта с два», — с мягким кабардинским акцентом поправил его Лесничий.

Чегетович махнул рукой:

— А — а! Эта все одна черт!

Они уехали, а запах рыбы еще долго плавал в воздухе.

Я задумалась над словами известного охотника. Неужели принимать их всерьез? Ну уж нет! Наверное, он пошутил.

Незаметно подошло обеденное время. Я ела с аппетитом, не торопясь.

Жизнь хороша еще и тем, что в ней бывают обеденные перерывы.

Летними вечерами, когда молчаливые сумерки окутывают лес и с высоких гор украдкой соскальзывает к равнине ласковая прохлада, мне вспоминаются — а может, и грезятся? — шумные гаи прошлого сезона. Последняя охота откричалась, отлаялась, отстрелялась еще в середине зимы, а у меня в ушах до сих пор гремит ее протяжное эхо, в ноздрях шевелятся запахи липкого снега, порохового дыма и теплой звериной крови.