* * *
— Разненастится погода. <24>
— Ветер, главное дело, и облака серые, серые плывут.
— Наше счастье — дождь да ненастье. Немцу не летать сегодня.
* * *
У нее светлое изнуренное лицо, остренький подбородок, живые, негасимые густо-карие глаза. Я смотрю на нее, вижу в чертах ее лица что-то вековое, давнее и легко представляю себе ее в низко насаженной шапке с рогами, в опашне, надетом, как предписывал указ Петра I ее прапрабабкам, чтоб чужесть староверок издали выявлялась, чтобы православный мир к ним не приближался.
Она работала до войны счетоводом в фельдшерско-акушерской школе. Муж — старообрядческий церковный староста — сборщиком утиля.
Сейчас, когда бой в северо-восточной части Ржева, их окраинная улица перешла в наши руки, и они спешно эвакуированы на войсковых подводах сюда, в деревню.
А прошлый год не поднялись. Семь человек детей мал мала меньше да две старухи. "Как тут возможно уехать".
— Просили его тут другие, моего старика, чтобы он старостой квартала стал. Что тут порядок будет. "Никакого, ответил, тут порядка не будет. Это налетела всеопустошающая саранча". Они темноты боялись, а мы раскрыли камни фундамента — под полом все сидят в темноте, дети, старухи. Вдруг идут с собаками. Шпоры. На широкой цепке большая бляха. Ой, найдут. А мой старик не успел, побежал в баню. "Пан где?" — "Нету пана. Никс". Они открыли, а он — голый, моется. Чуть не каждый день топили офицеру или солдатам. Ну, не тронули. Голого не погонишь на работу. А меня немец стал стегать нагайкой. Плетка такая ременная. "Врешь! Пан в бане". — "Это отец мой". Он с бородой и на десять лет меня старше. Поверил. "Если б пришли и так бы над твоей матерью издевались бы", — говорю. "Никс русские в Дойчланд". Это значит — никогда не придут русские к ним.
* * *
У немцев приказ по полку. Вменяется машины заводить в сараи. Если же сараев нет, машины ставить <25> по две вместе и покрывать их вместе, чтобы наши летчики принимали за сараи.
* * *
Мотор сверлит со стонущим металлическим подголоском. "Мессер".
Поют мужчины:
А она во всем согла-ша-лася,
Потому что лю-била ме-ня….
* * *
В деревне, отбитой у немцев, уцелел фанерный щит: "Нищим не подается и обмен не производится".
Написано по-русски, но нравы чужеземные.
* * *
По улице шел разведчик П. Он возвращался с задания. Из-под деревенского картуза, осевшего по самые уши, — потемневшее небритое лицо. Облегающий пиджак на нем и короткие холщовые брюки.
Какое это счастье — видеть вернувшегося с задания разведчика.
* * *
На войне человек налегке. Свалился житейский груз, бремя выбора не гнет, не отягощает.