Валерия фотографировала не останавливаясь – старинные стены из крупного камня, купола и тенистые переходы, мавзолей поэта и философа Мухаммада Икбала, яркие цветы в садах Шалимар, морщинистые лица стариков-садовников, играющие на фоне укреплений смуглые ребятишки с озорными лицами, темные пятна воды, высыхающей на горячих от солнца плитах узких двориков.
– Это совершенно другая страна, – изумлялась Валерия. – Все улыбаются. Лавки открыты. Много туристов. Безмятежность, лень. И это называется чрезвычайным положением? Да здесь веселее, чем в Германии. А в Берлине и без военного положения чувствуешь напряженность. У людей не лица, а маски.
– Восточная безмятежность обманчива. Сейчас спокойно, а через несколько минут – крики, взрывы, насилие. Потом, не забывай, что Лахор еще не весь Пакистан. Здесь всегда был богатый и процветающий край, в отличие, скажем, от нищего и голодного Карачи. На северо-западе, в «зоне племен», каждый день стычки с террористами, фактически идет война. Хотя правда, что чрезвычайное положение выглядит странновато.
– Вот именно, дорогой ты мой! Ты все видишь и замечаешь. – Валерия взяла Питера за руку и прижала к своей щеке.
– Во всем соглашаюсь с тобой, но заметь – испытываю большую тревогу, ибо скатываюсь на роль подкаблучника, – предупредил Питер.
Валерия прикоснулась губами к его руке, а затем аккуратно положила ее на место. Она еще не исчерпала весь запас своих наблюдений, а излагать их предпочитала не отвлекаясь.
Опасная близость к Питеру, как правило, не позволяла ей довести свою мысль до логического завершения. Ориентиры смещались, и было уже не до логики.
– Вот именно! Ты согласен. Да и как можно не увидеть очевидное! – сообщила Валерия, несколько преуменьшая наблюдательность Питера, которую только что с таким жаром похвалила. – Сначала запретили все независимые телеканалы, а теперь каждый день можно смотреть этот, как его, «Dawn News» на английском языке. В Германии цензуры больше, чем на этом канале, – костерят Мушаррафа так, что перья летят. Ты видел, сделали прикольную заставку: «free press» корчится, как бумага на огне, и превращается в слово «repression». Си-эн-эн и Би-би-си – пожалуйста, смотри, сколько угодно. А они показывают, как полиция разгоняет адвокатов. Больше ничего.
– М-да, самые воинственные адвокаты – здесь, в Пакистане. Я как-то иначе воспринимал эту профессию, – многозначительно заметил Питер. – Постоянно кого-то арестовывают и тут же отпускают. Говорят, что Мушарраф – мягкий диктатор. Это, конечно, внушает определенные надежды, но уж очень похоже на фарс.