– Да, знаю.
– Так вот, прежде чем я составлю собственное рекомендательное письмо, чтобы передать его начальнику полиции, настоятельно рекомендую тебе пересмотреть некоторые твои высказывания в адрес лейтенанта Скарпы. – Брунетти продолжал хранить молчание, и Патта не выдержал: – Вам все понятно, комиссар?
– Так точно, сэр.
– И?
– Вряд ли что-нибудь заставит меня изменить мое мнение о лейтенанте, а тем более вносить какие-либо изменения в составленную мной характеристику.
– Ты ведь знаешь, что у тебя ничего не выйдет, не так ли? – осведомился Патта, отпихнув от себя папку, будто опасаясь заразиться.
– Но эта информация останется в его досье, – возразил Брунетти, прекрасно отдавая себе отчет в том, насколько легко могут исчезнуть из досье нежелательные сведения.
– Не могу взять в толк, чего ты добиваешься.
– Справедливости. И точности. Люблю, чтобы все было записано. История нас рассудит.
– Что касается лейтенанта Скарпы, в его досье будет записано только то, что он блестящий офицер, заслуживающий всяческого доверия.
– Тогда, я полагаю, будет справедливо, если в досье будет записано не только ваше суждение о лейтенанте, но и мое тоже. А там, как я уже сказал, история нас рассудит. Будущее покажет, кто был прав, а кто виноват.
– Никак не пойму, о чем ты толкуешь, Брунетти? Об истории? Или о том, что должно быть записано в досье? Знаешь что? На мой взгляд, нам катастрофически не хватает поддержки и взаимопонимания.
Брунетти ничего не ответил на это высказывание вице-квесторе. Ему до смерти не хотелось, чтобы тот снова завел свою шарманку, пускаясь в пространные рассуждения о торжестве правосудия и повышении эффективности законодательной базы. Для него, очевидно, эти понятия были неотделимы друг от друга. Вице-квесторе, однако, нимало не нуждаясь в чьем-либо одобрении, минут десять разглагольствовал на свою излюбленную тему, в то время как Брунетти продумывал вопросы, которые надо будет задать Маурицио Лоренцони. Вне зависимости от результатов судмедэкспертизы, он намеревался продолжить расследование; на данный момент его больше всех интересовал Маурицио, этот «золотой мальчик», гордость семьи Лоренцони.
Претенциозно-напыщенный монолог Патты внезапно оборвался.
– Кажется, я утомил вас, Dottore Брунетти. В таком случае вы можете быть свободны.
Брунетти рывком поднялся на ноги, улыбнулся и, не говоря ни слова, покинул кабинет.
Вернувшись к себе, Брунетти первым делом подошел к окну и, распахнув его, постоял некоторое время, глядя вниз, на катерок Бонсуана, пришвартованный на своем обычном месте. Только после этого он сел за стол и приступил к отчету о результатах судебно-медицинской экспертизы. За годы работы в полиции Брунетти привык к расплывчато-специфической манере составления подобного рода документов. Обилие медицинских терминов, включая названия костей, мышц, внутренних органов, соединительных тканей, своеобразный стиль, сплошные сложноподчиненные предложения в условном наклонении: «Если бы труп принадлежал человеку, чье состояние здоровья можно было расценивать как удовлетворительное…», «Учитывая тот факт, что труп был перемещен…», «Если бы меня попросили дать оценку состоянию…» и далее, в том же духе.